Она складывалась из соединения трех сил: во-первых, терпение; во-вторых, время; в-третьих, опора на нравственный дух войска. Кутузов сам говорит об этом князю Андрею: «Терпение и время, голубчик, — нет сильнее этих двух воинов, они все сделают». Оказалось, что такая стратегия является древней стратегией народной и партизанской войны. Значит, Кутузов не безучастен и не бездеятелен, как казалось, а активен и деятелен, но по-особому, без суеты и внутренних колебаний. А в чем же сила и величие Кутузова?
Толстой об этом пишет следующее: «И только это народное чувство поставило его на ту высшую человеческую высоту, с которой он, главнокомандующий, направлял все силы свои не на то, чтобы убивать и истреблять людей, а на то, чтобы спасать и жалеть их». Значит, величие Кутузова — в нераздельности в нем главнокомандующего и гуманиста, полководца и скромного человека, фельдмаршала и народного героя, т. е. в слиянии политики и нравственности.
Утверждая величие Кутузова, Толстой вовсе не отрицает роль великих людей, как казалось критикам, а показывает свое оригинальное понимание величия. Толстой видит величие человека в личном благородстве, в гуманизме, в самоотречении ради высших духовных ценностей, в великодушии и милосердии, т.
е. в духе простоты, добра и правды. Обращаясь к историческим событиям и лицам, Толстой стремится найти в них нравственное содержание, определить их этический уровень. И исторических деятелей, и вымышленных героев Толстой оценивает одним критерием — критерием нравственности.
Следовательно, Толстой не отвергает великих людей в истории, а выступает против преувеличения роли отдельных людей, т. е. против культа отдельных, великих людей в истории.
Потому что такой культ великого человека автоматически дает ему власть над другими людьми, а Толстой был принципиальным противником любой власти одних над другими, утверждая принцип полного равенства людей. Андрей Болконский подметил отсутствие всего личного в старом полководце, он даже говорит, что у Кутузова оставались не страсти, «а только одни привычки страстей», т. е.
Кутузов, в отличие от всех, не имел никакой своей, отдельной, личной задачи, кроме одной — служить «неизбежному ходу событий». Можно сказать, что он настолько проникается волей истории и сливается с этой верховной вне личной силой, что она становится его индивидуальной волей. Профессор Лидия Гинзбург пишет: «В деятельности Кутузова всенародная воля обнаруживается в самой чистой абсолютной форме». Такая полная самоотдача, такое повиновение воле общей и такая поглощенность общей судьбой является вторым уникальным свойством Кутузова наряду с первым свойством — гуманистической целью всех его действий. (Столь полное бескорыстие доверено в романе только народу, Каратаеву, Наташе Ростовой и Пьеру Безухову). Этой трактовкой исторической роли Кутузова Толстой вел резкий спор со всей современной ему историографией.
Он видел, что многие современные критики не признавали величия созданного им образа Кутузова. В ответ на эти суждения Толстой писал: «Искусство имеет законы... И если я художник, и если Кутузов изображен мной хорошо, то это не потому, что мне так захотелось (я тут не при чем), а потому, что фигура эта имеет условия художественные, а другие нет...
На что много любителей Наполеона, а ни один поэт еще не сделал из него образа; и никогда не сделает». А для тех людей, которые не верили в объективные законы искусства, в его безобманность Толстой с холодным сарказмом замечал: «...для лакея не может быть великого человека, потому что у лакея свое (лакейское) понятие о величии».
