Именно «незыблемость» и «чугунность», «неподвижность» есть то, что в сфере духовной жизни безнадежно и бесплодно, больше того — опасно и губительно. Достоевский перенимает у Пушкина («Пиковая дама») выражение «неподвижная идея» и в ряде художественных образов показывает всю губительность «неподвижной идеи» или тех «готовых идей», которые запасаются «как дрова на зиму» («Зимние заметки о летних впечатлениях»), для индивидуума, сознанием которого она овладела, и всю ее неспособность быть реальною силою в жизни. Ибо в «живой жизни» неподвижное ведет к разложению и распаду Идее неподвижной, очевидно, нужно противопоставить идею живую, движущуюся, как это сделал, напр., Гегель, для которого также «отрицание» есть прежде всего неподвижное, остановившееся, застывшее понятие, понятие «закрепленное».
«Неподвижная идея» владеет Игроком, Раскольниковым, Подростком, Ипполитом, мужем Кроткой и т.д., и основание ее бессилия и губительности в том, что она стремится к насилию над живой и текучей жизнью. Живая идея, напротив, обладает чрезвычайной силой, и почти отголоском ранних шеллингианских увлечений Достоевского звучат те строки, где он утверждает безусловный примат идеи над средою, зависимость среды от носителей идеи — индивидуума и народа. «Среда зависит вполне» от индивидуума, т.е. «от его беспрерывного покаяния и самосовершенствования» — т.е. именно от способности к духовному движению. «Энергия, труд и борьба — вот чем перерабатывается среда. Лишь трудом и борьбой достигается самобытность и чувство собственного достоинства».
Образцом идеи «неподвижной» и поэтому убивающей жизнь является для Достоевского — как и для Гегеля — «просвещенство».
Неподвижные, незыблемые идеи, несмотря на свою «незыблемость», на свою кажущуюся устойчивость и прочность, оказываются при встрече с действительностью зыбкими, шаткими, неустойчивыми. Эта неустойчивость коренится не во внешних условиях бытия неподвижных идей, но в их внутренней онтологической слабости, непрочности. Онтологическая слабость «неподвижных», «незыблемых», «чугунных» идей связана со своеобразием их содержания. Просвещенская идея пуста, бедна содержанием. Это идея, «попавшая на улицу». «Попасть на улицу» (выражение это в «Бесах», много раз в «Дневнике писателя») для идеи значит «опроститься». «Опроститься» же — значит потерять внутреннюю сложность и богатство структуры, ту внутреннюю содержательность, благодаря которой идея идет впереди жизни, — «вашим реализмом сотой доли реально случившихся фактов не объяснить, а мы нашим идеализмом факты пророчили», — замечает Достоевский в известном отрывке о реализме и идеализме, а в письме к Майкову утверждает: «Наш идеализм реальнее их реализма».