«Пигмалион» — произведение с необычной судьбой: созданное в пору высшего расцвета творчества великого писателя и мыслителя, оно в течение долгого времени оставалось неизвестным, затем, сразу после того, как с ним познакомились зрители и читатели, оно оказалось в центре внимания всей Европы. Великий Гёте в «Поэзии и правде» говорит о «Пигмалионе» как о произведении «небольшом, но на свой лад сделавшем эпоху...».
Но вот проходит несколько десятилетий — и пьесу Руссо постигает забвение. История «Пигмалиона» ясно показывает, что пьеса ответила на запросы зрителей и читателей конца XVIII века, она тесно связана с художественной культурой этого времени. В ходе исследования «Пигмалиона» в контексте данной эпохи возникает целый ряд вопросов: при каких обстоятельствах создано произведение; с чем связано обращение Руссо к сюжету из «Метаморфоз» Овидия; как античный сюжет способствовал раскрытию идей, волновавших писателя в 1760-е годы; каков был путь пьесы к зрителю и читателю; какова была почва, на которой вырос «принцип резонанса», что обусловило форму «мелодрамы»; как был воспринят «Пигмалион», чем объясняется его влияние на развитие искусства. На эти вопросы нам предстоит ответить. Время создания «Пигмалиона» было отмечено весьма драмати-ческими событиями. Психологический климат, умонастроение французов (факторы, имеющие большое значение для художника) определялись поражением Франции в Семилетней войне (1756–1763). К 1762 г. французы потеряли почти все свои колонии в Америке и Индии.
В этой обстановке внутренняя политика приобретает все более реакционные черты. В 1759 г. Государственный совет запретил дальнейшее издание «Энциклопедии». Это был жестокий удар по просветителям, объединившимся вокруг Дидро и д’Аламбера. В 1762 г. был казнен по ложному обвинению Жан Калас, что свидетельствовало об активизации католической церкви, насаждении ею религиозного фанатизма. В стране неудержимо растет число нищих — в 1777 г. будет официально установлена цифра в 1100 тысяч нищих .
Но Людовик XV, маркиза Помпадур (оказывавшая огромное влияние на политику вплоть до своей смерти в 1764 г.), королевкий двор, духовенство живут по принципу «После нас — хоть потоп!». В разгар войны по распоряжению короля Ж. А. Габриель начинает строительство Малого Трианона в Версале (1762–1764), разворачивает работы на площади Людовика XV в Париже (1753–1775, ныне — площадь Согласия), а Ж. Ж. Суфло приступает к возведению Пантеона (1758–1790). Получает дальнейшее развитие стиль рококо, воплотивший стремление аристократии к изнеженности и безудержной роскоши. Просветители не складывают оружия. Они ведут борьбу за возобновление издания «Энциклопедии». Вольтер, вынужденный жить с 1758 г. в Фернее, продолжает вою кипучую деятельность. Его участие в защите Жана Каласа приобрело широчайшую известность. В 1761 г. выходит труд П. А. Гольбаха «Разоблаченное христианство» — одно из характерных произведений эпохи [4]. Особо значительным в этот период был вклад Руссо, чей талант достиг наивысшего расцвета. После опубликования в сентябре 1758 г. «Письма д’Аламберу о зрелищах» между Руссо и руководителями «Энциклопедии» возникли серьезные расхождения. Это побуждает Руссо с особой интенсивностью работать над изложением своих взглядов как в теоретической, так и в художественной форме.
Он завершает трактат «Об общественном договоре» (1-й вариант — 1758–1759 гг., 2-й вариант — 1759–1761 гг.), в котором обосновывается право народа на революцию (следует учесть, что в это время еще не иссякло знаменитое «движение Мандрена», названное по имени казненного в 1755 г. торговца Луи Мандрена, который возглавил народное выступление против системы откупов [5]). В то же самое время Руссо пишет роман в письмах «Юлия, или Новая Элоиза» (1756–1760) и педагогический роман «Эмиль, или О воспитании» (1758–1761). Особенно напряженным в жизни Руссо явился, пожалуй, 1762 год. Вышедший незадолго до этого роман «Юлия, или Новая Элоиза» (амстердамское издание, помеченное 1761 годом, появилось в Лондоне 20 декабря 1760 г.) принес писателю невиданный успех.
Книготорговцы выдавали роман напрокат по двенадцать су за час, читатели, дойдя до последних писем, по свидетельству современника, уже «не плакали, но кричали, выли как звери» [7]. Публика с нетерпением ждет новых произведений, которые Руссо срочно готовит к печати. В начале 1762 г. закончена подготовка к печати трактата «Об общественном договоре» (вышел в феврале этого года в Амстердаме 8v). В мае 1762 г. Дюшен публикует в Париже «Эмиля» [9]. Педагогический роман Руссо кажется сильным мира сего опаснейшим произведением. 9 июня вышел указ правительства об аресте писателя. Руссо бежал из Франции в Швейцарию. Но в Швейцарии его ждали новые испытания: «Эмиль» был сожжен рукой палача в Женеве, а 18 июня власти Женевской республики издали декрет об аресте писателя. Руссо бежал в Мотье, где женевские декреты не имели силы. Некоторые французские историки стремились доказать, что в основе преследований Руссо лежали случайные причины.
Так, Сен-Марк Жирарден связывал сожжение «Эмиля» в Париже с готовившимся в это время запрещением ордена иезуитов (запрещение произошло через 2 месяца — 9 августа [10]). Этой же точки зрения придерживался Г. Геттнер [11]. Но это никак не объясняет декретов Женевы и Берна, общей ожесточенности европейской реакции в связи с выходом «Эмиля». Напротив, нужно подчеркнуть, что преследования Руссо были вовсе не случайными. Нельзя не учитывать и того, что хотя некоторые просветители высказали положительное мнение о романе (например, Вольтер в письме маркизу д’Аржансу от 22 апреля 1763 г.), в целом энциклопедисты не поддержали писателя. Таким образом, положение Руссо в Мотье было отчаянным. 18 ноября 1762 г. он пишет письмо в ответ на опубликованное парижским епископом Кристофом Бомоном «осуждение» его педагогического романа, в письме подвергаются критике государственное устройство Франции, церковь, система воспитания. Именно в этот день, по свидетельству Юлии фон Бондели, Руссо читал молодому бернскому патрицию Николасу-Антуану Кирхбергеру свою новую пьесу «Пигмалион». Это первое сообщение о произведении, очевидно, только что написанном. Можно только поражаться самообладанию Руссо и его творческой энергии: 1762 год, год тяжелейших испытаний, — это время, когда появились первые строки гениальной «Исповеди», когда велась интенсивная работа над «Одинокими», когда был создан «Пигмалион».
Что поддерживало силы писателя. По свидетельству Барбье (запись в «Историческом и анекдотиеском дневнике царствования Людовика XV», сделанная в июне 1762 г.), «Эмиль» после его официального сожжения стал пользоваться такой популярностью, что книга, первоначально стоившая 18 ливров, потом продавалась по 2 луидора [12], по всей Европе распространялись перепечатки, выходившие в Голландии. Но Руссо не мог знать о масштабах популярности книги. Только глубокая вера в правильность своей позиции, истинность высказанных в «Эмиле» идей давала великому писателю силы продолжать творческую деятельность. «Пигмалион» назван автором «лирической сценой». Подзаголовок этот многозначен, есть в нем и оттенок камерности. Первоначально может показаться, что Руссо в «Пигмалионе» как бы отдыхает от «Эмиля» с его предельной приближенностью к современности, масштабностью замысла, философичностью и стремлением к предельной конкретности в изложении теории естественного воспитания. Но между «Пигмалионом» и «Эмилем», как уже отмечалось в некоторых исследованиях [13], существует глубокая связь. Одна из важнейших для Руссо тем его пьесы — тема Галатеи, осознающей себя: «Я. (...) Это я. (...) Это уже не я. (...) Ах! это тоже я» — появляется в «Эмиле», причем в первоначальном тексте педагогического романа (так называемой «рукописи Фавра») она звучит уже на первой странице: человек наделен знанием лишь одной идеи — сознанием своего «Я» [15]. Эта мысль сохранилась и в первой книге окончательного текста педагогического романа [16]. Кстати, именно это место пьесы впоследствии подверглось критике со стороны энциклопедиста Мельхиора Гримма, считавшего неправдоподобным, что ожившая статуя сразу произнесла фразу, означавшую высшее самосознание личности .
Но в «Пигмалионе» есть и определенная полемика с «Эмилем». Как известно, педагогический роман начинается со ставшего знамени-тым утверждения: «Все выходит хорошим из рук Творца, все вырождается в руках человека» [18]. В «Пигмалионе» Руссо утверждает: есть на
Страницы:
1 2
