В первые десятилетия XIX века наблюдается распад прежних направлений, господствовавших в литературе XVIII века. Одновременно начинали формироваться новые направления, и в конечном счете поляризация сил привела к противоборству и взаимодействию двух главных из них - романтизма и реализма. В этом процессе критика прошла через стадии исканий, поисков общей точки зрения чтобы на новой основе собрать воедино накопленные уже элементы своего предмета. Общую точку зрения начал искать Мерзляков, потом - критики-романтики, декабристы, усматривавшие ее в идее народности. Найти ее смог только Белинский в - полноте правды жизни, т. е. в реализме.
По-видимому, к эклектикам надо в целом отнести группу писателей - так называемых «радищевцев», объединившихся в «Вольное общество любителей словесности, наук и художеств» (1801-1825). К сожалению, деятели «Вольного общества» ис оставили нам своих теоретических трактатов и критических статен на общелитературные темы. Мы знаем, что на заседаниях общества обсуждалось несколько трудов на эти теми. Таковы, например, сочинения В. В. Попугаева «О поэзии» (1801), «Опыт о высоком изящных искусств» (1804), «Общее рассуждение о словесности, ее начале, ее гармонии и разделении ее на поэзию и прозу» (1804), В. В. Дмитриева- «О театре», В. И. Красовского-«Об английской трагедии» и «О духовной словесности в России».
Трудно сказать, какое направление было у этих трактатов. Сохранился лишь план «Опыт о высоком изящных искусств» Попугаева. Он состоит из четырех частей: о словесности вообще; о поэзии; о прозе; о словесности российской. Однако само название «Опыт о высоком изящных искусств», попытки рассуждать о словесности вообще, ее начале и гармонии - все это, вероятно, восходит к классицистическим доктринам.
Бывший деятель «Вольного общества любителей словесности, наук и художеств» И. Борн в своем «Кратком руководстве к российской словесности» (1808) уже набрасывал историю русской литературы от Нестора до современности. После экскурса Тредиаковского, обозрения Хераскова, «Словаря» Новикова и «Пантеона» Карамзина это была новая попытка в свете некой периодизации нарисовать общую картину развития русской литературы. Как бы отвечая на заданный карамзинистом Макаровым в «Московском Меркурии» в 1803 году вопрос: «Где же они, древние русские ученые труды и литература?», Борн называл Никонову летопись, Апостол, Степенную книгу, Судебник, Уложение, сочинения Дмитрия Ростовского, Петра Могилы, Максима Грека, Иннокентия Гизела, Петра Буслаева, Феофана.
П. И. Макаров, издатель «Московского Меркурия», закреплял новую карамзинскую регламентацию стилей. Стили - не узкоязыковая, а эстетическая проблема: «высокий слог должен отличаться не словами или фразами, но содержанием, мыслями, чувствованиями, картинами, цветами поэзии». Надо думать и об обществе: «Фокс и Мирабо говорили от лица и перед лицом народа, или перед его поверенными», «...а языком Ломоносова мы не можем и не должны говорить, хотя бы умели». «Карамзин сделал эпоху в истории русского языка. Так мы думаем,- заявлял Макаров,- и, сколько нам известно, так думает публика». Макаров знает, что история необратима,- придет время, устареет и язык автора «Бедной Лизы»; и все же большое достоинство Карамзина в том, что он одним из первых русских писателей сделался известным всему ученому свету, его сочинения переводятся на разные языки и приняты везде с величайшими похвалами: надо бы «радоваться» этому...
«Северный вестник» Мартынова, чтобы лучше показать свои цели, опубликовал статьи «О рецензии» (1804, № 1), «О критике» (1804, № 4), переведенные с французского. Для Мартынова образцом критики был Карамзин: «Так должно писать рецензии... с такой вежливостью, с такой скромностью». Из статьи «О критике» русские писатели узнавали полезные сентенции: «Тот хорошо делает, кто, не следуя правилам, делает лучше. Тот худо делает, кто, следуя правилам, делает хуже...»
Мартынов воспитывал в писателях и читателях подлинно гражданские вкусы. В этом журнале в 1804 году было опубликовано письмо А. Тургенева, в котором поддерживалась и развивалась в гражданском духе идея Карамзина о необходимости воспеть в литературе и в изобразительном искусстве героические лица русской истории (.№ 10). Свои демократические симпатии «Северный вестник» выразил в разгоревшейся тогда полемике по поводу пьесы Н. И. Ильина «Великодушие, или Рекрутский набор». Драма Ильина была правдивым изображением русской крепостнической действительности. Видимо, не случайно с большим риском для себя, наряду с упомянутой рецензией, «Северный вестник» анонимно перепечатал еще и главу «Клин» из запрещенного «Путешествия из Петербурга в Москву» Радищева...
Алексей Федорович Мерзляков (1778-1830). Самым ярким критиком и теоретиком литературы этого переходного времени был профессор Московского университета А. Мерзляков. Скептически относясь к классицизму, он все же не порывал с ним, отрицательно относился к камерной лирике сентименталистов и романтиков, но признавал заслуги Карамзина, призывал к созданию сильной, искренней «гражданской» поэзии и впадал в самый откровенный эклектизм. Может быть, это все было не случайно у Мерзлякова, по рождению пермского купца, автора замечательных, ставших народными песен, эрудита, знавшего произведения Гердера, Гете, Ш. Баттё, И. Г. Зульцера, Ф. Бу-тервека. Он узаконил русскую литературу в программе университетского преподавания. Его лекции пользовались большим успехом у студентов. Среди слушателей в разные годы были Вяземский, Тютчев, Полежаев, Лермонтов.
Суждения Мерзлякова поражают контрастами и в общем характеризуются приверженностью к классицизму. Мерзляков резко критически относился к драматургии Сумарокова из-за отсутствия действия, вялых нравоучений (статья в «Вестнике Европы» 1817 года). Но почти тогда же, в трех статьях о «Россияде» Хераскова («Амфион», 1815), Мерзляков выступил как чистый классицист. Он хотел доказать по «правилам», что «Россияда» - образцовая эпопея, которой могут справедливо гордиться русские. Но, вопреки намерению Мерзлякова, отзыв получился скорее отрицательным, чем положительным.
Мерзляков сначала доказывал, что предмет, избранный Херасковым, совершенно эпический, достойный бессмертной эпопеи. Все события в «Россияде» подчинены единой концепции - покорению Казани: с главным лицом--Иоанном IV - соединены все «эпизоды». А потом Мерзляков заметил, что в «Россияде» много недостатков в изображении событий, композиции, выборе «чудесного» элемента. Их перечисление создало диспропорцию между хвалебными и критическими страницами в разборе и придало ему неожиданно курьезный характер.
Белинский ценил попытки Мерзлякова выработать некий общий, философский подход к искусству: «...он уже хлопотал не об отдельных стихах и местах, но рассматривал завязку и изложение целого сочинения, говорил о духе писателя, заключающемся в общности его творений. Это было значительным шагом вперед для русской критики, тем более, что Мерзляков критиковал с жаром, замечательным красноречием».
Под влиянием «карамзинизма» Мерзляков создавал свое разграничение стилей, исходя из чисто функциональных и психологических признаков. Различие в слоге, по его мнению, происходит не от комбинаций исторически сложившихся двуязычных элементов русской литературной речи, а от «характера писателя», «от сущности материи, которую он избрал, от цели, которую он себе предположил», «от расположения, в котором он пишет». Слог может быть простым, блестящим, трогательным, цветущим, живописным. То есть слогов столько, сколько умов, психологических состояний, целей и проч. Перед нами последовательно проведенное, уже чисто карамзинское смешение стилей.
Мерзляков стремился поставить в центр художественного изображения живую индивидуальность: «Человек всего занимательнее для человека». Он углублял карамзинское учение о характерах, считал, что основа характеров «изменяется по народам, по временам, по состоянию, по возрасту, образу жизни и воспитания, по духу народа, по темпераментам и привычкам». Прямое дело писателя-«угадать, которые из них в том или трусом случае суть подлинные источники мыслей, чувствований и поступков человеков».
Получалось странное противоречие: в «Россияде» он чтил именно жанр и случайно его разрушил. А в романе - наоборот: жанру не симпатизировал, но отметил многие, его новаторские элементы. И это вообще характерно для Мерзлякова. В своем позднейшем «Кратком начертании теории изящной словесности» критик сбивчиво толковал исходные принципы эстетики. Как классицист, он говорил о том, что начало всех искусств - в «подражании природе». Но как сентименталист утверждал, что главная цель изящных искусств - «удовлетворение вкусу», «возбуждение непосредственного удовольствия, в котором равно участвуют сердце и разум».
Мерзляков то предлагал все критерии приводить к одной общей «эстетической» точке (ради этого и создавалась риторика), то полностью расписывался в невозможности установить какие-либо законы, «высшее начало»: «Изящное не доказывается по законам разума, и правила вкуса не извлекаются из чистых понятий, а выводятся только из опытов и поверяются одною критикою»; «наблюдения природы и действий изящных искусств не могут быть приведены в надлежащую систему и приняты за определенную науку». Так, на распутье, не дав ответа, каким же образом «одною критикою» можно поверять опыты искусства и почему критика не наука, Мерзляков и остановился.
Страницы: 1 2
