Коснемся теперь живого прототипа Зосимы оптинского старца Амвросия. Я со
знательно опущу то, что взято уже для описания Оптиной пустыни проф. Комарови-
чем, хотя и «Житие Льва» использовано им не во всем существенном. «Великий оп-
тинский старец иеросхимонах о. Амвросий» родился в 1812 г. и лет на десять пере
жил Достоевского. Звали его в миру Александром Михайловичем Гренковым. В начале
жизни старец Амвросий не помышлял о монастыре, очень любил общество, был пре
красным рассказчиком и ценителем пения и музыки.
Окончив семинарию, имел он намерение поступить даже на военную службу. После тяжкой болезни дал Гренков
Возможно, что о Зосиме Достоевский слышал и в Сибири, когда и проживал даже в городе Кузнецке. В то время он уже «умоляет» брата в письмах прислать ему св. Отцов церкви. В «Селе Степанчикове» впервые мелькает упоминание о чтении героиней Четьих Миней. В Сибири же он пережил в экстазе «явление Бога». (Ср. восп. С. Ковалевской).
обет уйти в монастырь, но и тут не сразу ушел, а лишь стал чаще и чаще молиться. И случилось так, что, гуляя раз в лесу близ города Липецка, услышал он в журчании ручья явственно звенящие слова: «Хвалите Бога! Храните Бога!» «Долго стоял я, слушал, — говорит Зосима, — этот таинственный голос природы и очень удивлялся ему». Вскоре уехал он в Оптину, где вначале старец Лев очень не понравился молодому послушнику своим шумным веселием и тучностью. Но потом оба они полюбили друг друга, и Амвросий понял, что «монашество состоит главным образом в отсечении своей воли». В монастыре простудил он желудок, и здоровье его сразу ослабело, стала мучить частая перемежающаяся лихорадка.
Достоевский застал Амвросия больным, «со слабыми ногами» и уже заменяющим умершего старца Льва. Анна Григорьевна рассказывает о том «проникновенном» и глубоком впечатлении, которое произвели на Достоевского его три свидания со старцем Из жития и воспоминаний современников видно, сколь замечательною личностью был старец Амвросий. В бытность его в скиту какие только люди не посещали его и какие сердца не искали у него утешения и поддержки, хотя были и ненавистники и холодно-равнодушные «шнырялы». Бывали у него и М. Погодин, и К. Леонтьев, и граф. Протасова, и проф. Юркевич, и Ф. Достоевский, и Вл. Соловьев, и Лев Толстой. Посетила его раз и абиссинская царевна и многие другие.
Всегда и во всем отличала Амвросия необыкновенная ласковая веселость, и ее списал Достоевский с натуры. Любимейшей поговоркой его были слова: «От ласки у людей бывают совсем иные глазки»; к согрешившим, но кающимся «был снисходителен и милостив паче меры». Но никогда не забывал подчеркивать, что «Царствие Божие нудится», что вступить в него можем не иначе, как через множество скорбей и мук. «Мы должны жить на земле так, как колесо вертится, — чуть только одной точкой касается земли, а остальными непременно стремится вверх; а мы как заляжем на землю, так и встать не можем». Чтобы достичь блаженства, надо прежде всего смирение: «Смиряться нужно передо всеми и считать себя хуже других. Если мы не совершили преступлений, какие совершили другие, то это, может быть, потому, что не имели к тому случая... Во всяком человеке есть что-нибудь хорошее и доброе; мы же обыкновенно видим в людях только пороки, а хорошего ничего не видим». Надо через смирение прийти к убеждению в том, «чтобы считать себя в чувстве сердца хуже и ниже всех людей и всякой твари».
Но с таким отношением к сердечному смирению сочеталось в Амвросии большое благодушие и светлое настроение всегда и во всех случаях. Так даже сложился ответ на вопрос, как здоровье Амвросия, отвечали: «он веселенький».
Амвросий постоянно твердил: «Лишь только смирится человек, как тотчас же смирение поставляет его в преддверии Царства Небесного». Смирение дает любовь, а «любовь покрывает все. И если кто делает ближним добро по влечению сердца, а не движимый только долгом, то таковому диавол мешать не может; а где только по долгу, там он все-таки старается помешать тем или другим».
Коли тоскуем мы о том, что к нам люди злы, то сами прежде всего виновны и таковыми должны себя считать в смирении, ибо «если будешь принимать людей Бога ради, то, поверь, все будут к тебе хороши».
Но и «кто имеет дурное сердце, не должен отчаиваться; потому что с помощью Божией человек может исправить свое сердце...», ибо «пока вера сохранена, можно еще все исправить». А силой или наказаниями нельзя ничего добиться, говаривал, подобно Зосиме, Амвросий: «Если на одном конце деревни будут вешать, на другом конце не перестанут грешить, говоря: "до нас еще не скоро дойдут"».
В жизни человеческой всякой, поучал старец, встречаем крест и путь страданий. Но «креста для человека Бог не творит. И как ни тяжек бывает у иного человека крест, который несет он в жизни, а все же древо, из которого он сделан, всегда вырастает на почве его сердца». И для освящения и озарения сердца, для очищения его и вознесения к Богу всегда рекомендовал о. Амвросий «Иисусову молитву». О значении ее в православной мистике мы говорить не будем, но отметим свое глубокое убеждение, что Достоевский не мог не знать и до Амвросия о значении и смысле «Иисусовой молитвы» (хотя бы из инока Парфения), молитвы сердца и славословия глубинного Христа и мира. Достоевский знал то, что любил повторять Амвросий: «Трудящемуся Бог посылает милость, а любящему утешение». От этого утешения в веселии сердца проливал часто Амвросий «слезы радости духовной». Вместе с тем Амвросий поражал всех глубочайшим знанием природы человека и прозорливостью необычайной. Но часто говорил о будущем слегка загадочно или «символически обозначая грядущее». Вспомним Зосиму!
Полагаю небезынтересным привести эти краткие сведения о человеке, оказавшем большое впечатление и утешившем светлым умилением мятущуюся и скорбную душу Достоевского, а кроме того, повлиявшем и на творчество его. И самому старцу Достоевский, видимо, понравился, ибо о нем он дал своеобразно-одобрительный отзыв: «Это кающийся», сказал он на вопрос о Достоевском. Я не буду сейчас касаться многих подробностей, доказывающих, какое сильное впечатление оставило на писателя посещение Оптиной пустыни. Окружение Зосимы, схимонахи Иосиф и Пафну-тий, его келия и многие мелочи взяты с натуры (напр., имена!) и мало претворены по-своему.
