Вместе с бытием мира они теряют и свое собственное бытие. Отрыв от конкретности есть путь к смерти, к небытию.
Не будем прослеживать такой же двойственности в иных сферах душевной жизни, вне сферы мысли. Может быть, это было бы даже и гораздо легче и результаты анализов были бы рельефнее. Остановимся, однако, еще на одном мотиве мировоззрения Достоевского, подводящем нас непосредственно к темам, пограничным для антропологии и космологии.
«Чугунные», «неподвижные» понятия есть в то же время понятия в себе замкнутые, оторвавшиеся от жизни той высшей стихии, в которой только и возможны живые, конкретные идеи.
По мнению Гераклита (как сообщает Секст Эмпирик), сознательная жизнь человека объясняется общением с мировою средою, ночью, во сне, общение это прекращается и человек, оторвавшись от реального мира, остается в пределах своего собственного, индивидуального мира — мира сновидений. Если связь с под- и надсознательным является для Достоевского основою всей душевной жизни человека, то отрыв — «отъединение», «обособление» — человека от высших и низших сфер бытия является причиною всех форм упадка, разложения, разрушения душевной жизни. «Обособившийся» человек отрывается от той субстанции духовной жизни, от того «воздуха», в котором «носятся идеи», он создает себе свои собственные, «обособленные» идеи. Такие «обособленные идеи» и есть идеи «чугунные», «неподвижные».
Дневник писателя 1877 г. стоит под знаком сознания, что «наступила какая-то эпоха всеобщего обособления. Все обособляются, уединяются, всякому хочется выдумать что-нибудь свое собственное, новое и неслыханное. Всякий отбрасывает все, что прежде было бы общего в мыслях и чувствах, и начинает со своих собственных мыслей и чувств. Всякому хочется начать с начала. Разрываются прежние связи без сожаления, и каждый действует сам по себе». Это «обособление» не есть «обособление» только просвещенское. Достоевский приводит десятки примеров, из которых одни напоминают «обособившихся» героев Достоевского, просвещенцев — от Ставрогина и Смердякова, другие же — отнюдь не просвещенцы, а, напр., даже христиане, но только «выдумывающие» христианскую, но свою собственную веру.
Судьба «обособившихся» глубоко трагична. Что «выдумано» (а не «угадано», не принято из «воздуха», в котором «носятся идеи»), то и остается в недрах души выдумавшего. «Выдумки» лишены «заразительности» идей.
Именно поэтому трагичнейший и несчастнейший из просвещенцев Достоевского, Ипполит в «Идиоте», имеет все основания жаловаться: «мысль нельзя истолковать
и передать другим людям, хотя бы вы исписали целые томы, растолковывали вашу мысль тридцать лет». «Всегда останется нечто, ни за что не захочет выйти из-под вашего черепа и останется при вас навеки; с тем вы и умрете, не передав никому, может быть, самого-то главного из вашей жизни». Жалобы Ипполита имеют основание, ибо он живет не «идеями», а именно «выдумками», мыслями обособившегося разума, не черпающего идей из «воздуха», в котором они носятся, и поэтому неспособного передать их другим, «заразить» своих близких своими мыслями. «Обособление» — в основе трагедии мужа Кроткой: «люди на земле одни — вот беда. Есть ли в поле жив человек?» — восклицает он, забывая, что ведь человека-то он не заметил рядом с собою, не заметил Кроткой, подменив в своем сознании ее душевную жизнь какими-то проекциями своей собственной жажды власти и «выдумок», выросших из этой жажды. Длинный ряд «уединенных» тянется у Достоевского от Голядкина и Прохарчина до Ставрогина, Ипполита, мужа Кроткой, Ивана, Смердякова... У всех них одна трагедия — «выдумка» и неспособность этой выдумки овладеть сердцами и мыслями людскими. «Обособление» есть отказ человека от своей «микрокосмичности», от своих «синтетических» задач.
В этом понятии «обособления», «уединения» — своеобразная интерпретация Достоевским той его основной проблемы, которая ставит его на определенное и значительное место в ряду европейских мыслителей XIX века. Это та «онтологоэтическая» проблема, которой я посвятил свою работу о двойнике.
«Обособление» — искаженное и «опрощенное» выражение глубочайшей проблемы реальности человеческого бытия. «Обособление» — это «закрепление», омертвление, опрощение, «фиксация» и, так сказать, «чугунный отлив» живой идеи личности. Вспомним, как во «Сне смешного человека» и в «Записках из подполья» причудливо сплетаются мотивы борьбы за личность и борьбы «за разъединение и обособление, — за мое и твое». Жажда конкретного места в бытии, искание «своего места», борьба за него — Голядкина, Прохарчина, героев «Униженных и оскорбленных», героев «Бесов», героя «Записок из подполья», и даже стремление черта Ивана Федоровича «хоть в семипудовую купчиху воплотиться» — все это различные рефлексы основной темы самого Достоевского: но рефлексы карикатурные, «опрощенные», иными словами — «идея на улице...»
