Так называемая «полемика о старом и новом слоге» по праву считается одним из самых ярких событий литературной жизни начала XIX века. «Но собственно в истории языка, — несколько неожиданно замечает выдающийся лингвист Г. О. Винокур, — вся эта знаменитая полемика не имела почти никакого значения. Интерес ее не лингвистический, а гораздо более широкий, мировоззрительный». Замечание это, по видимости парадоксальное, верно в том смысле, что толкование языковых вопросов оказывалось здесь производным от идеологических, эстетических и общекультурных позиций спорящих сторон. Специфическая опасность, возникающая перед исследователем «полемики о старом и новом слоге», состоит в соблазне рассматривать высказанные в ходе ее оценки и обвинения как объективные характеристики, которые можно без изменений переносить со страниц журналов начала XIX века на страницы научных исследований. Такой механический перенос был бы крайне рискованной операцией. В зеркалах взаимных оценок участники полемики нередко предстают не столько выразителями реальных языковых и эстетических позиций, сколько полемическими масками, литературными персонажами, носителями фиктивных свойств и качеств, подчас весьма отдаленно связанных с реальностью. Все высказывания участников споров о языке нуждаются в своеобразной «расшифровке», в объяснении их всем контекстом полемики, выработанной в ходе взаимных перебранок символикой и риторикой. В противном случае возникает опасность серьезной деформации историко-культурной перспективы.
Наглядный пример полемической деформации реального положения вещей приведен в классическом исследовании Ю. М. Лотмана и Б. А. Успенского «Споры о языке в начале XIX века как факт русской культуры»: «Когда В. Л. Пушкин пишет, например, в послании „К В. А. Жуковскому" 1810 г.
Не ставлю я нигде ни семо, ни овамо
Или в послании „К Д. В. Дашкову" 1811 г.:
Свободно я могу и мыслить и дышать
И даже не писать,
То это, в сущности, имеет символический характер, так сказать, боевого вызова, т. к. как раз эти слова не встречаются, в общем, и у его литературных противников: это не что иное как слова-символы или, если угодно, слова-жупелы».
Рассмотренный Ю. М. Лотманом и Б. А. Успенским случай выразителен именно своей очевидностью. Возможны случаи значительно более сложные: когда, например, в подкрепление обвинений и нападок оппонентами приводится определенный «фактический материал». Однако корректность использования и такого материала требует тщательного анализа. В первую очередь это относится к сочинениям А. С. Шишкова, содержащим исключительно обширный цитатный пласт. Эти цитаты (и авторские комментарии к ним) доныне используются как один из важных источников для описания «нового слога». На основании этих материалов, собственно, и утвердилось мнение, что хотя языковая и литературная программа Шишкова была утопической и реакционной, зато критика им «изысканности и манерности „нового" языка карамзинской школы» была обоснованной, справедливой и сокрушительной.
