Поэзия Марины Цветаевой … Моим стихам, как драгоценным

Поэзия Марины Цветаевой

... Моим стихам, как драгоценным винам Настанет свой черед.

М. Цветаева Русская поэзия - наше великое духовное достояние, наша национальная гордость. Но многих поэтов и писателей забыли, их не печатали, о них не говорили. В связи с большими переменами в нашей стране в последнее время, в нашем обществе многие несправедливо забытые имена стали к нам возвращаться, их стихи и произведения стали печатать. Это такие замечательные русские поэты, как Анна Ахматова, Николай Гумелев, Осип Мандельштам, Марина Цветаева. Чтобы узнать этих людей и понять то, почему их имена были на время забыты, надо вместе с ними прожить жизнь, посмотреть на нее их глазами, понять ее их сердцем. Из этой великолепной плеяды мне ближе и дороже образ М. И. Цветаевой, замечательной русской поэтессы и, как мне кажется очень душевного человека.

Марина Ивановна Цветаева родилась в Москве 26 сентября 1892 года. По происхождению, семейным связям, воспитанию она принадлежала к трудовой научно-художественной интеллигенции. Если влияние отца, Ивана Владимировича, университетского профессора и создателя одного из лучших московских музеев (ныне музея Изобразительных Искусств) , до поры до времени оставалось скрытым, подспудным, то мать, Мария Александровна, страстно и бурно занималась воспитанием детей до самой своей ранней смерти, по выражению дочери, завила их музыкой: "После такой матери мне осталось только одно: стать поэтом".

Характер у Марины Цветаевой был трудный, неровный, неустойчивый. Илья Эренбург, хорошо знавший ее в молодости, говорит: "Марина Цветаева совмещала в себе старомодную учтивость и бунтарство, пиетет перед гармонией и любовью к душевному косноязычию, предельную гордость и предельную простоту. Ее жизнь была клубком прозрений и ошибок".

Однажды Цветаева случайно обмолвилась по чисто литературному поводу: "Это дело специалистов поэзии. Моя же специальность - Жизнь". Жила она сложно и трудно, не знала и не искала покоя, ни благоденствия, всегда была в полной неустроенности, искренне утверждала, что "чувство собственности" у нее "ограничивается детьми и тетрадями". Жизнью Марины с детства и до кончины, правило воображение. Воображение, взросшее на книгах.

Красною кистью Рябина зажглась Падали листья Я родилась.

Спорили сотни Колоколов День был субботний Иоанн Богослов Мне и доныне Хочется грызть Красной рябины Горькую кисть.

Детство, юность и молодость Марины Ивановны прошли в Москве и в тихой подмосковной Тарусе, отчасти за границей. Училась она много, но, по семейным обстоятельствам, довольно бессистемно: совсем маленькой девочкой - в музыкальной школе, потом в католических пансионах в Лозане и Фрайбурге, в ялтинской женской гимназии, в московских частных пансионах.

Стихи Цветаева начала писать с шести лет (не только по-русски, но и по-французски, по-немецки) , печататься - с шестнадцати. Герои и события поселились в душе Цветаевой, продолжали в ней свою "работу". Маленькая, она хотела, как всякий ребенок, "сделать это сама". Только в данном случае "это" было не игра, не рисование, не пение, а написание слов. Самой найти рифму, самой записать что-нибудь. Отсюда первые наивные стихи в шесть - семь лет, а затем - дневники и письма.

В 1910 году еще не сняв гимназической формы, тайком от семьи, выпускает довольно объемный сборник "Вечерний альбом". Его заметили и одобрили такие влиятельные и взыскательные критики, как В. Брюсов, Н. Гумилев, М. Волошин.

Стихи юной Цветаевой были еще очень незрелы, но подкупали своей талантливостью, известным своеобразием и непосредственностью.

На этом сошлись все рецензенты. Строгий Брюсов, особенно похвалил Марину за то, что она безбоязненно вводит в поэзию "повседневность", "непосредственные черты жизни", предостерегая ее, впрочем, опасности впасть в "домашность" и разменять свои темы на "милые пустяки": "Несомненно талантливая Марина Цветаева может дать нам настоящую поэзию интимной жизни и может, при той легкости, с какой она, как кажется, пишет стихи, растратить все свои дарования на ненужные, хотя бы и изящные безделушки".

В этом альбоме Цветаева облекает свои переживания в лирические стихотворения о не состоявшейся любви, о невозвратности минувшего и о верности любящей: Ты все мне поведал - так рано!

Я все разглядела - так поздно!

В сердцах наших вечная рана, В глазах молчаливый вопрос...

Темнеет... Захлопнули ставни, Над всем приближение ночи...

Люблю тебя призрачно - давний, Тебя одного - и на век!

В ее стихах появляется лирическая героиня молодая девушка, мечтающая о любви. "В ечерний альбом" - это скрытое посвящение.

Перед каждым разделом - эпиграф, а то и по два: из Ростана и Библии.

Таковы столпы первого возведенного Мариной Цветаевой здания поэзии. Какое оно еще пока ненадежное, это здание; как зыбки его некоторые части, сотворенные полудетской рукой. Немало инфантильных строк - впрочем, вполне оригинальных, ни на чьи не похожих: "Кошку завидели, курочки Стали с индюшками в круг... " Мама у сонной дочурки Вынула куклу из рук.

("У кроватки") .

Но некоторые стихи уже предвещали будущего поэта. В первую очередь - безудержная и страстная "Молитва", написанная поэтессой в день семнадцатилетия, 26 сентября 1909 года: Христос и Бог! Я жажду чуда Теперь, сейчас, в начале дня!

О, дай мне умереть, покуда Вся жизнь как книга для меня.

Ты мудрый, ты не скажешь строго: "Терпи еще не кончен срок".

Ты сам мне подал - слишком много!

Я жажду сразу - всех дорог!

................................

Люблю и крест, и шелк, и каски, Моя душа мгновений след...

Ты дал мне детство - лучше сказки И дай мне смерть - в семнадцать лет!

Нет она вовсе не хотела умереть в этот момент, когда писала эти строки; они - лишь поэтический прием.

Марина была очень жизнестойким человеком ("Меня хватит еще на 150 миллионов жизней! ") . Она жадно любили жизнь и, как положено поэту-романтику, предъявляла ей требования громадные, часто - непомерные.

В стихотворении "Молитва" скрытое обещание жить и творить: "Я жажду всех дорог! ". Они появятся во множестве - разнообразные дороги цветаевского творчества.

В стихах "Вечернего альбома" рядом с попытками выразить детские впечатления и воспоминания соседствовала недетская сила, которая пробивала себе путь сквозь немудренную оболочку зарифмованного детского дневника московской гимназистки. "В Люксембургском саду", наблюдая с грустью играющих детей и их счастливых матерей, завидует им: "Весь мир у тебя", - а в конце заявляет: Я женщин люблю, что в бою не робели Умевших и шпагу держать, и копье, Но знаю, что только в плену колыбели Обычное - женское - счастье мое!

В "Вечернем альбоме" Цветаева много сказала о себе, о своих чувствах к дорогим ее сердцу людям; в первую очередь о маме и о сестре Асе.

"Вечерний альбом" завершается стихотворением "Еще молитва". Цветаевская героиня молит создателя послать ей простую земную любовь.

В лучших стихотворениях первой книги Цветаевой уже угадываются интонации главного конфликта ее любовной поэзии: конфликта между "землей" и "небом", между страстью и идеальной любовью, между стоминутным и вечным и - мире - конфликта цветаевской поэзии: быта и бытия.

Вслед за "Вечерним альбомом" появилось еще два стихотворных сборника Цветаевой: "Волшебный фонарь" (1912г.) и "Из двух книг" (1913г.) - оба под маркой издательства "Оле - Лукойе", домашнего предприятия Сергея Эфрона, друга юности Цветаевой, за которого в 1912 году она выйдет замуж. В это время Цветаева - "великолепная и победоносная" - жила уже очень напряженной душевной жизнью.

Устойчивый быт уютного дома в одном из старомосковских переулков, неторопливые будни профессорской семьи - все это было поверхностью, под которой уже зашевелился "хаос" настоящей, не детской поэзии.

К тому времени Цветаева уже хорошо знала себе цену как поэту (уже в 1914г. она записывает в своем дневнике: "В своих стихах я уверена непоколебимо") , но ровным счетом ничего не делала для того, чтобы наладить и обеспечить свою человеческую и литературную судьбу.

Жизнелюбие Марины воплощалось прежде всего в любви к России и к русской речи. Марина очень сильно любила город, в котором родилась, Москве она посвятила много стихов: Над городом отвергнутым Петром, Перекатился колокольный гром.

Гремучий опрокинулся прибой Над женщиной отвергнутой тобой.

Царю Петру, и вам, о царь, хвала!

Но выше вас, цари: колокола.

Пока они гремят из синевы Неоспоримо первенство Москвы.

И целых сорок сороков церквей Смеются над горды нею царей!

Сначала была Москва, родившаяся под пером юного, затем молодого поэта. Во главе всего и вся царил, конечно, отчий "волшебный" дом в Трехпрудном переулке: Высыхали в небе изумрудном Капли звезд и пели петухи.

Это было в доме старом, доме чудном...

Чудный дом, наш дивный дом в Трехпрудном, Превратившийся теперь в стихи.

Таким он предстал в этом уцелевшем отрывке отроческого стихотворения. Дом был одушевлен: его зала становилась участницей всех событий, встречала гостей; столовая, напротив, являла собою некое пространство для вынужденных четырехкратных равнодушных встреч с "домашними", - столовая осиротевшего дома, в котором уже не было матери. Мы не узнаем их стихов Цветаевой, как выглядела зала или столовая, вообще сам дом, - "на это есть архитектура, дающая". Но мы знаем, что рядом с домом стоял тополь, который так и остался перед глазами поэта всю жизнь: Этот тополь! Под ним ютятся Наши детские вечера Этот тополь среди акаций, Цвета пепла и серебра...