«Азовское сидение» окончилось полной победой казаков. Но и уцелевшие казаки были все «переранены». На протяжении всего рассказа об азовской осаде автор всей силой своего публицистического и поэтического таланта славил героизм казаков, отстаивал их интересы в борьбе за Азов. «Поэтическая» повесть, как и подлинные войсковые отписки этого премени, заключается основной мыслью, определяющей её идейное содержание и социальную функцию,— мыслью о необходимости присоединения Азова к Русскому государству. От лица всего казачества автор говорит: «А топер мы Войском всем Донским государя царя и великого князя Михаила Фёдоровича всея Росии просим милости... чтобы велел у нас принять с рук наших свою государеву вотчину Азов град». Сами же казаки, «увечные» и «перераненные», собираются, по словам повести, «приняти образ мнишеский», атамана своего сделать игуменом, а есаула — строителем казачьей «лавры Предтечевой».
«Поэтическая» повесть об Азове, как показывает один из недавно изученных её списков, была написана в Москве зимой 1641—1642 г., когда на Земском соборе шли ожесточённые споры по азовскому вопросу. Эта повесть возникла как агитационное произведение, имевшее своей основной целью вызвать наибольшее сочувствие к героям-казакам у московских читателей, убедить их в необходимости присоединения Азова к Русскому государству.
В основу повести положен фактический материал, непосредственные наблюдения очевидца «осадного сидения». Правдивость и детальность передачи всех обстоятельств азовской осады в нашей повести полностью подтверждается мемуарами турецкого путешественника Эвлия-эфенди, находившегося под Азовом в свите турецкого главнокомандующего Дели-Гусейн паши, свидетельствами очевидца осады астраханского стрельца Куземки Фёдорова и целым рядом русских исторических документов.
Форма войсковой казачьей отписки, избранная автором повести для своего рассказа, была привычна для современников, и в то же время, в обстановке горячего интереса москвичей-читателей к событиям в далёком Азове, именно эта форма оказывалась наиболее убедительной, так как создавала впечатление живого, взволнованного рассказа самих казаков, героев осады, о пережитом ими. Фактический материал повести окрашивается в высшей степени лирически, в соответствии с напряжённой драматической обстановкой, в которую поставлены были осаждённые казаки.
Отвага, мужество, воинская доблесть азовских героев рисуются почти в легендарных чертах. Казаки — подлинные донские «рыцари», бесстрашные, крепкие духом и телом «богатыри святорусские», проявляющие чудеса храбрости, с малыми своими силами упорно отстаивающие Азов-город от неисчислимых вражеских войск. Величие и необычайность казачьего подвига определяют эпический склад самого повествования, сложившегося под влиянием народной песенной поэзии. Рисуя картину животного царства, автор повести использует типичные фольклорные эпитеты: «орлы сизыя» и «вороны чёрныя», «волцы серыя» и «лисицы бурыя»; в лирическом прощании казаков упоминаются «леса тёмныя», «дубравы зелёныя», «поля чистые», «тихия заводи», «море синее», «реки быстрые». Трогательное прощальное обращение казаков к «тихому Дону Ивановичу», которого они величают своим «государем» и «атаманом», особенно характерно для донского фольклора.
Легендарная исключительность события, как оно изображается в повести, диктует ей обращение к традиционным формам повествовательного воинского стиля с его сверхъестественными картинами батальной обстановки. Подчёркивание губительных опустошений, которые производит малочисленное казачье войско во вражеском лагере, изобилующем огромными силами,— знакомый нам приём старых воинских повестей. От них же идут и картины необычайного шума и грома, производимых неприятельскими трубами и барабанами, красочные описания сияющих, как небесные светила, доспехов воинов, уподобление битвы грозе небесной, жалобы осаждённых на крайнее изнеможение и усталость, при которых ноги подгибаются, теряется голос и слух. Наконец, оттуда же и картины помощи казакам со стороны «небесных сил» то в виде двух юношей с обнажёнными мечами или двух «младых мужиков» в белых ризах, то в образах двух старцев — Ивана Предтечи и Николы-чудотворца — или в образе «жены прекрасны и светлолеп-ны» — богородицы. Заступничество небесных сил обнаруживалось и в появлении слёз на иконе Ивана Предтечи, которые наполнили церковную лампаду. Все эти традиционные литературные образы свидетельствуют о широкой начитанности автора повести.
В повести обращает на себя внимание совмещение торжественной архаической стилистики с живым просторечием, как это позже, будет и в писаниях протопопа Аввакума. С одной стороны — традиционные патетически-восторженные фразы о величии и силе Московского государства, русского царя и православной веры, с другой — просторечные укоризны и выпады против московских бояр и дворян и особенно против турок, выпады, своей иронией и сарказмом предвосхищающие писательскую манеру того же Аввакума. Автор повести, несомненно, принадлежал к демократической среде донского казачества. Есть все основания предполагать, что это произведение было написано есаулом «станицы» казаков, приехавших в 1642 г. с отпиской о героической обороне Азова,— Фёдором Ивановым Порошиным. Будучи канцеляристом, а в прошлом беглым холопом известного вельможи князя Н. И. Одоевского, Порошин занимал на Дону положение войскового дьяка (начальника войсковой канцелярии).
Подлинные отписки Порошина, одна из которых вызвала даже гнев царя своим чрезмерно настойчивым требованием оказания помощи казакам в борьбе за Азов, оказываются очень близкими нашей повести и по содержанию своему и по стилю. После осады Порошин был выбран есаулом той станицы, которая отправилась в Москву к царю Михаилу для решения судьбы Азова. Здесь, в 1642 г., в пору, когда заседал Земский собор по азовскому вопросу и шли жаркие споры о том, удерживать ли России Азов или вернуть его туркам, и была написана Порошиным «поэтическая» повесть, пропагандировавшая закрепление Азова за Россией и обличавшая бояр и дворян, притеснявших казаков. Но литературная пропаганда Порошина оказалась безрезультатной: Азов был возвращён туркам, а Порошин, как упорный защитник планов, не нашедших себе поддержки у правительства, был сослан в Сибирь, очевидно, для того, чтобы по возвращении на Дон не мутить казаков и не восстанавливать их против московского правительства.
