Николай Иванович Новиков (1744-1818). Новикова следует рассматривать как одного из первых представителей направления просветительского реализма. В 1769-1770 годах он издавал журнал «Трутень» и смело вступил в полемику с Екатериной II, негласно руководившей изданием журнала «Всякая всячина». Предметом полемики был вопрос о задачах и значении сатиры. На стороне Новикова объединились свежие силы русской литературы. Его поддерживали в полемике журналы «Смесь» Л. Сичкарева и «Адская почта» Ф. Эмина. Затем Новиков продолжал развивать свою программу в журналах «Пустомеля» (1770), «Живописец» (1772-1773), «Кошелек» (1774).
Новиков-сатирик - переходная фигура. С одной стороны, он связан в своих вкусах, в пристрастии к притчам, аллегориям с поколением Сумарокова. Литературно-критическое наследие Новикова сравнительно невелико. Оно больше связано с историей, философией, журналистикой и, главным образом, публицистикой. Выделим в нем программные по отношению к направлению черты.
Екатерина II хотела ограничить задачи сатиры абстрактным морализированием: не задевать личностей и фактов, «не целить на особы». Новиков доказывал необходимость конкретной сатиры «на личности», «на пороки», чтобы придать ей действенный характер. Новиков высмеивал «правила» лживой сатиры. «Многие слабой совести люди,- писал он,- никогда не упоминают имя порока, не прибавив к оному человеколюбия... но таких людей человеколюбие приличнее назвать пороколюбием. По моему мнению, больше человеколюбив тот, кто исправляет пороки, нежели тот, который оным снисходит или (сказать по-русски) потакает...».
Когда Екатерина II выступила против «меланхолических», т. е. скептических, писем Новикова и пригрозила «уничтожить» «Трутень», тот сделал свои выпады против «пожилой дамы» еще более прозрачными: «Госпожа Всякая всячина на нас прогневалась... Видно, что госпожа Всякая всячина так похвалами избалована, что теперь и то почитает за преступление, если кто ее не похвалит. Не знаю, почему она мое письмо называет ругательством? Ругательство есть брань, гнусными словами выраженная...», но в «Трутне» ведь ничего подобного нет. Что же касается угроз об уничтожении, то это слово, «самовластию свойственное». Самое ядовитое в этом новиковском ответе было, может быть, многократное упоминание о «публике»: «Я тем весьма доволен, что госпожа Всякая всячина отдала меня на суд публике. Увидит публика из будущих наших писем, кто из нас прав»4. Новиков прямо указывал на свои цели, и он их достигал. В таком остром публичном споре побить противника можно было только одной правдой фактов.
Новиков-критик хорошо осознавал характер своего творчества, чутко реагировал на опыты других в том же роде. В истории русской литературы он старался выделить ту линию, которая представляла сатирическое творчество.
В предисловии к журналу «Пустомеля» (1770) Новиков развил дальше положения Кантемира и Тредиаковского о критике, поставив ее на один уровень с искусством: «...со вкусом критиковать так же трудно, как и хорошо сочинять»1. Вероятно, не случайно свой следующий острый критико-публицистический журнал Новиков назвал «Живописцем».
Ярчайшим документом собственно критической деятельности Новикова и этапом обособления критики в самостоятельную область является его «Опыт исторического словаря о российских писателях» (1772). Белинский расценивал словарь как «богатый факт собственно литературной критики того времени». Его «Словарь»,- писал Белинский,- уже «нельзя миновать в историческом обзоре русской критики». Кроме того, Новикову-критику принадлежит ряд ценных заметок о текущих современных литературных явлениях, о Фонвизине и других писателях.
Поводом для составления словаря послужила пристрастная заметка «Известие о некоторых русских писателях» в журнале «Новая библиотека изящных наук и свободных искусств» (1768), написанная каким-то «Проезжим русским». Его имя до сих пор не удалось разгадать. В «Известии» говорилось преимущественно о писателях-аристократах послепетровского времени. Новиков в «Словаре» значительно расширил круг писателей: вместо 42, как это было в «Известии», называет 317, в том числе 57 писателей допетровской Руси. По социальному составу у Новикова только около 50 писателей из дворянской знати; большинство - разночинцы и лица духовного звания.
Но подлинной причиной появления «Словаря» было желание Новикова по-своему «собрать» русскую литературу в целостную картину, показать, что писатели, мыслители, проповедники, просветители являются подлинными духовными руководителями русского народа, его величайшей ценностью. «Словарь» продолжал борьбу Новикова с Екатериной II, претендовавшей на роль просветительницы народа, он оказывался духовной опорой в современной борьбе. Новиков демонстративно не назвал в числе русских писателей Екатерину II, но, может быть, не без тайной мысли назвал восемь имен просвещенных девиц и женщин, упражнявшихся в литературе, что было делом новым и необычным, особенно в докарамзинскую эпоху.
С нескрываемой иронией Новиков говорил о «карманном» одописце царицы В. Петрове, авторе оды «На карусель», на победы российского воинства, флота, на прибытие «его сиятельства графа Алексея Еригорьевича Орлова» и проч. и особенно «случайных стихов», которые, как известно, писались для того, чтобы попасть в милость. Петров «напрягается итти по следам российского лирика», но еще трудно заключить, «будет ли он второй Ломоносов или останется только Петровым...».
Всего в нескольких строчках был охарактеризован Сумароков. Он по шаблону назван «северным Расином», в эклогах приравнен к Вергилию, в сатирических притчах и баснях поставлен выше Федра и Лафонтена. Но ничего русского, связанного с жизнью, в Сумарокове Новиков не указал. Зато Новиков выделял тех писателей, у которых так или иначе было стремление к самобытности. С похвалами он отзывался о народных темах в творчестве Аблесимова, Попова, о В. Майкове, который был оригинален и «ничего не заимствовал».
Составитель «Словаря» рисовал живые портреты писателей: Ломоносова, Козловского, Поповского, Аничкова, Тредиаковского - патриотов, боровшихся за русскую культуру.
Новиков в значительной степени устранился от групповых интересов, не касался старых распрей между писателями. Он наиболее полно и объективно из всех современников отметил многосторонние дарования и заслуги Ломоносова, чистоту его слога, знание и разработку правил русского языка, лирический и ораторский талант, его оды, поэму о Петре Великом. Новиков счел уместным выделить и чисто личные черты Ломоносова как русского человека: «Нрав имел он веселый, говорил коротко и остроумно и любил в разговорах употреблять острые шутки; к отечеству и друзьям своим был верен, покровительствовал упражняющихся во словесных науках и ободрял их; во обхождении был по большей части ласков, к искателям его милости щедр, но при сем том был горяч и вспыльчив».
Новиков испытывал явное пристрастие к писателям, выбившимся из низов, символизировавшим мощь народного духа: Феофан, Эмин, Кулибин (купец, изобретатель-самоучка, писавший стихи); Волков, сын купца, основатель русского театра, человек разносторонних дарований; Крашенинников, землепроходец, описавший Камчатку, автор слова «О пользе наук и художеств». О Крашенинникове Новиков сказал: «Он был из числа тех, кои не знатностию породы, не благодеянием счастия возвышаются, но сами собою, своими качествами, своими трудами и заслугами прославляют свою породу и вечного воспоминания делают себя достойными». Крашенинников, как известно, был другом Ломоносова. Новиков выделял везде, где можно, сатирическую линию. Пространную рубрику он посвятил Кантемиру, отмечал его честность, прямодушие, острый, просвещенный ум, который «любил сатиры». Но главные симпатии Новикова, без сомнения, принадлежали Фонвизину. Еще при первых чтениях «Бригадира» в салонах и дворцах в 1769 году Новиков, связанный с Фонвизиным узами дружбы по Московскому университету, поместил в «Трутне» благожелательную заметку о нем в форме известия с Парнаса: музы Талия и Мельпомена смущены появлением нового таланта, жалуются своему «отцу» Сумарокову. Аллегорическая заметка заканчивалась признанием, что на смену Сумарокову пришел новый кумир публики.
Заслуга Новикова как критика в том, что он в истории русской литературы выделил сатирическую линию и самые сокровенные надежды в будущем связал с писателями сатирического направления, или, как он иногда очень удачно выражался, «действительной живописи».
