x x
menu

Модели художественного слова в чеховских рассказах «В ссылке» и «Студент»

Хотя и «В ссылке» (1892), и «Студент» (1894) получили значительное внимание со стороны литературной критики, литературоведы (за редким исключением)  не рассматривали эти рассказы в их взаимосвязи. Тем не менее, они могут быть сопоставлены хотя бы потому, что, взятые вместе, составляют диптих, в котором прослеживаются проблемы слова и общения. В настоящей статье утверждается, что в совокупности эти два рассказа отражают вопросы адекватности различных форм общения и эстетических направлений, находящих свое выражение в основном в речи главных героев этих произведений.

В рассказе «В ссылке» жанровая основа имеет непосредственное отношение к поднятым в нем вопросам общения. В первой журнальной публикации «В ссылке» был назван очерком (С., 8, 439), что явно связывает его с появившейся в 40-ые годы XIX-го века традицией очерка – статичного или со слабо выраженной повествовательной динамикой краткого описания различных слоев общества (как правило, более низших, чем тот, к которому принадлежал предполагаемый читатель), людей малоизвестных профессий или живущих в отдаленных местах России. Очерк часто содержал точную запись речи, типичной для представителей определенных областей и социальных слоев. Во многих отношениях жанр очерка стал индикатором реалистического начала в русской литературе. Показательный пример познавательного жанра, очерк предоставлял читателю специфическую и достаточно конкретную информацию. Само название журнала – «Всемирная иллюстрация», впервые опубликовавшего «В ссылке», подчеркивает первостепенность информативной цели. На первый взгляд, «В ссылке» во многом соответствует жанровым особенностям очерка: действие происходит в глубинке, главные герои в социальном плане далеки от предполагаемого читателя, их поведение обыденно, развитие действия минимально. Однако эта имитация социально направленного познавательного жанра, возможно, лишь кажущаяся. Чехов не только модифицирует уже существовавший жанр, видоизменяя его в своих целях, но и подрывает его. «В ссылке» не очерк в традиционном смысле, это псевдоочерк, в значительной степени подрывающий основы очерка как жанра.

Это заметно уже по тому, как лаконично и схематично обозначено место действия: присущие ему черты минимализма, абстрактности, элементарности, скорее, наводят на мысль об экзистенциальной значимости ландшафта, а не о географической точности. Каждый элемент места действия усиливает явное значение всех других: берег сибирской реки напротив небольшой деревеньки – ближайшего обитаемого людьми места, ровная невыразительная местность, единственным рельефным разнообразием которой служат глинистые речные берега – в целом, бесплодная пограничная зона, наводящая на мысль о бессмысленном течении времени и о жизни, лишенной смысла. Это пороговая, экзистенциальная ситуация и в географическом, и в человеческом плане. Время тоже на пороге, отделяющем холод зимы от ранней и достаточно условной весны.

Общество в этом пустынном месте немногочисленно, оно состоит из нескольких перевозчиков на переправе через реку. Центр человеческой деятельности – небольшой костер, у которого сидят два главных героя. Противоречие между их убеждениями и отстаиваемыми ими моделями человеческого существования представляет собой смысловой центр рассказа. С одной стороны, шестидесятилетний Семен Толковый, отбывающий длительный срок, сильный и крепкий человек, в полной мере приспособившийся к обстановке и условиям, в которых он находится, и, казалось бы, равнодушный к окружающим. С другой – молодой, походящий на мальчика татарин, без имени, недавно несправедливо приговоренный. Больной, в лохмотьях, мерзнущий, татарин с отвращением смотрит на обстановку, в которой он оказался; он охвачен страхом, его преследуют воспоминания о молодой жене, оставшейся в Симбирске.

Однако противоположность этих персонажей выражается главным образом на уровне их речи. То, что говорят герои, и еще в большей степени то, как они это говорят, взаимоотношение между содержанием их высказываний и контекстом, а также диалогическое взаимодействие между ними в результате приводят нас к «настоящему» смыслу рассказа, который в гораздо меньшей степени связан с различными философиями жизни и их сравнительными характеристиками, чем с манерой восприятия и общения, дающими начало этим философиям. Эстетика лежит в основе этики; то, как герой говорит или рассказывает о чем-то, превращается в метафору его жизни.

Семен говорит прямо и пространно о том, как следует жить. В соответствии со своим прозвищем он растолковывает татарину, какова жизнь в Сибири и, предположительно, жизнь вообще где бы то ни было. Первая же его сентенция «Оно, конечно, тут не рай» (С., 8, 42) вводит прямую речь в рассказ и в значительной степени определяет взгляд Семена на жизнь, в то время, как его второе утверждение («Привыкнешь») раскрывает суть его этики. Семен – сторонник радикального стоицизма, или, скорее, провинциального кинизма, если принять во внимание то, что Чехов знал из прочитанного им Марка Аврелия, какую значительную роль этический компонент играл в стоицизме. Сибирский Диоген, Семен похваляется своим, не без труда достигнутым равнодушием ко всему окружающему его миру, как социальному, так и физическому. (То, что животные служат для него примером самодостаточности, звучит как отклик на подобные аналогии у киников и отражено в самом названии учения, произошедшего от греческого слова, означающего «собака»).

• «Щука и нельма под водой. А я над водой. И слава богу. Ничего мне не надо. Дай бог всякому такой жизни. ... а теперь довел себя до такой точки, что могу голый на земле спать и траву жрать. И дай бог всякому такой жизни. Ничего мне не надо, и никого я не боюсь, и так себя понимаю, что богаче и вольнее меня человека нет» (С., 8, 43).

Семен использует подробное описание невзгод, пережитых Василием Сергеевичем, барином, сосланным в эту местность, в качестве иллюстрации своих доводов. Сначала к Василию Сергеевичу приезжает жена, но потом она убегает с местным чиновником, бросив и его, и дочь. Дочь заболевает туберкулезом, и отец проводит все свое время в поисках лечения, по всей вероятности безуспешного. (В журнальной версии рассказа, опубликованной во «Всемирной иллюстрации», дочь не больна, однако она, следуя примеру матери, сбегает с молодым человеком. В окончательной версии, опубликованной в сборнике рассказов Чехова в 1894 г., этот эпизод отсутствует и заменен болезнью дочери. (С., 8, 442) Эта переработка еще более усиливает статичность текста, в котором движение теперь становится круговым и безысходным). Жизнь Василия Сергеевича, полная стремлений и разбитых надежд, к концу рассказа обретает динамизм, когда он вызывает паром с противоположного берега реки и едет за доктором для дочери. Семен посмеивается над ним, повторяя слова Василия Сергеевича, произнесенные им самим много лет назад, о возможности обретения счастья в Сибири.

• «И в Сибири люди живут!»

• На лице у Толкового было торжествующее выражение, как будто он что-то доказал и будто радовался, что вышло именно так, как он предполагал. (С., 8, 49)

Семен иронически присваивает слова Василия Сергеевича, вводя их в иной контекст. Он как бы довершает этим неумолимую логику своих доводов, опровергающих ценность эмоциональной стороны жизни. Пародируя чужую речь, он использует ее для своего собственного, авторского слова, не допускающего возможности самостоятельного существования противоположного утверждения.

Страницы: 1 2 3 4
teacher

Материал подготовлен с учителем высшей категории

Ильина Галина Сергеевна

Опыт работы учителем 36 лет

Популярные материалы

Рейтинг

0/0 icon

Вы можете оценить и написать отзыв

Делитесь проектом в соцсетях

Помоги проекту!

Есть сочинение? Пришли его нам и мы его опубликуем!

Прислать