Первым в стихотворениях, изображающих две России, стоит «Мирская власть». Поводом к создании стихотворения «послужило» реальное событие, увиденное поэтом (видимо, в Казанском соборе) - у распятия Христа была выставлена стража: двое часовых . Факт кощунственный и циничный - мирская власть вторгалась в заповедную зону религии и церкви, устанавливая там свои порядки. Событие это и послужило поводом для размышления и написания стихотворения. В основе его образ-символ - «мирская власть» и образ-миф - распятый Христос, искупивший своей смертью вину рода человеческого.
Легендарный образ Христа с юности привлекал внимание Пушкина и находил в его творчестве разное воплощение - и сатирически-ироническое, крамольно-антицерковное в «Гавриилиаде» и сочувственное в ряде стихотворений. Сочувствие рождалось от интерпретации Христа как символического выразителя народных чаяний, защитника униженных и оскорбленных властью, учителя добра, милосердия, справедливости. В 1823 году эта мысль была высказана, правда, в шутливой форме, при характеристике написанного только что стихотворения «Свободы сеятель пустынный...» - «написал на днях подражание басне умеренного демократа Иисуса Христа («Изыде сеятель сеяти семена своя»).
В 1821 году было написано декабристское по своему духу послание В. Л. Давыдову. В начале послания, при шутливом описании кишиневской жизни, между прочим говорится: «На этих днях, среди собора, Митрополит, седой обжора, Перед обедом невзначай Велел жить долго всей России И с сыном птички и Марии Пошел христосоваться в рай...» Завершалось стихотворение серьезно («Вот евхаристия другая») - размышлением о будущей русской революции в связи с восстанием в Неаполе и революцией в Испании. Именно здесь - пожалуй, впервые в русской поэзии - образы революции и Христа оказались сближенными:
- ...Спасенья чату наполняли
- Беспенной, мерзлою струей,
- И за здоровье тех и той
- До дна, до капли выпивали!
- Но те в Неаполе шалят,
П. А. Вяземский указывал, что стихотворение «Мирская власть» «вероятно, написано потому, что в страстную пятницу в Казанском соборе стоят солдаты на часах у плащаницы» (Старина и новизна, VIII, 1904, с. 39).
- А та едва ли там воскреснет...
- Народы тишины хотят,
- И долго их ярем не треснет.
- Ужель надежды луч исчез?
- Но лет! - мы счастьем насладимся,
- Кровавой чаши причастимся -
- И я скажу: Христос воскрес.
В «Мирской власти» образ-миф распятого Христа дан в этом демократическом ракурсе, в дымке легендарной истории:
- Когда великое свершалось торжество,
- И в муках на кресте кончалось божество,
- Тогда по сторонам животворяща древа
- Мария-грешница и пресвятая дева,
- Стояли, бледные две слабые жены,
- В неизмеримую печаль погружены.
«Владыка», «царь царей» принял казнь, претерпел величайшее страдание за верность идеалу, предавший «плоть свою бичам мучителей, гвоздям и копию». Этот Христос - жертва мучителей, гонимый и страдающий - близок народу и чужд мирской власти, оттого она и ставит у распятия часовых, оттого способна надругаться над чувствами верующего народа.
Образ мирской власти строится из ее действий, устанавливаемых ею порядков, ее поступков. У креста с еще живым распятым Христом стояли две жены, исполненные печали,- грешница и мать. Так было. А вот как теперь поступает мирская власть:
Но у подножия теперь креста честного, Как будто у крыльца правителя градского, Мы зрим, поставленных на .место жен святых В ружье и кивере два грозных часовых.
В своей революционной пропаганде, особенно среди солдат, декабристы постоянно использовали Библию и религиозные образы-мифы, доказывая, что бог создал человека свободным, а земные цари похитили эту свободу. С. Муравьев-Апостол написал прокламацию - «Православный катехизис», в котором, в частности, говорилось: «Бог наш Иисус Христос, сошедши на землю для спасения нас, оставил нам святое свое евангелие», Христос учил, что не надо «повиноваться царям», что для освобождения от рабства должно, «помолясь теплою надеждою богу», «ополчиться всем вместе против тиранства и восстановить веру и свободу в России» (Избранные социально-политические и философские произведения декабристов, т. 2. М., 1951, с. 19!, 193).
