Сам писатель утверждал, что некоторые легенды и, главное, стиль («наивность») взяты им для жизнеописания старца Зосимы из «Сказания о странствии... инока Парфения», а основные идеи от Тихона Задонского. Но, видимо, здесь наличествует гораздо более сложный комплекс. Тут и учение о церкви А.С. Хомякова, и мысли Вл.С. Соловьева; и Жития святых, и Библия, и св. Отцы церкви, и Четьи Минеи и т.д. Но кроме того и в «Братьях Карамазовых», да и в «Подростке» на стиль речей старцев повлиял в значительной мере стиль и композиция творений святителя Тихона. Начну с мелочи. Чрезвычайно интересно сопоставить способ названия глав в некоторых творениях Тихона с главами «Дневника писателя» и особенно «Братьев Карамазовых». Это касается преимущественно сочинения «Сокровище духовное, от мира собираемое». Названия глав являются куском, основным по идее, кратко и ярко воплотившим содержание главы или ее центральное событие. Святитель Тихон часто является блестящим учеником своего любимца Иоанна Златоуста, но одновременно стиль и манера Тихона глубоко индивидуальны. Вот несколько наудачу взятых примеров: «Мир», «Солнце», «Брань», «Путник», «Обед или вечеря», «Воротись! не туда пошел», «Нигде я от тебя уйти не могу», «Сам зде», «Моровая язва», «И мы туда пойдем», «Горе», «Восстани», «Отец твой давно тебе ждет: не медли», «О муке вечной и о животе вечном», «О должности господ и рабов их». Эти «эпиграфические» названия находят себе своеобразные параллели: «Скандал», «Старцы», «Бунт», «Гимн и Секрет», «С умным человеком и поговорить любопытно», «Не ты, не ты!», «Это он говорил», «Сам еду», «Тлетворный дух», «И на чистом воздухе», «Буди, буди», «Речь защитника. Палка о двух концах», «О аде и адском огне, рассуждение мистическое», «Нечто о господах и о слугах и о том, возможно ли господам и слугам стать взаимно по духу братьями» и т.д. Все это можно было бы и подкрепить известными фактами: в рукописи «Братьев Карамазовых» читаем: «Сон, как у Тихона, освобождение крестьян»
И Тихон мечтал ведь о царствии Божием, о царстве любви Христовой, когда ни бедных, ни богатых не будет, «не будет воровства, ни разбоя, ни лукавства, ни убийства, ни обиды, ни тюрем, но в любви и мире будут жить и все будут равны». И, конечно, не один инок Парфений, но и Тихон, и Амвросий, и житийный Зосима, и Исаак Сириянин имели дар слезный и восторженно любили все творение Божие. Но сверх этих замечаний слог Тихона, его своеобразные повторы и лирические замкнутые кольца, церковнославянизмы, нафомождение эпитетов и многое другое взято не у одного Парфения. Нужно было дать речевой дидактический тон в форме умиленной «повествовательной» сказовости, пропитанной церковнославянизмами и св. Писанием.
Когда Зосима говорит: «Умилилось сердце мое, и созерцаю всю жизнь мою в сию минуту, как бы вновь ее всю изживая», когда сердце Зосимы «поет» хвалу солнечному закату, или, ранее, Макар Долгорукий повествует в восторге умиления о конце старца благолепном и о том, как он «из могилы любить будет», то все это один прием. Таковой прием и типическое построение мы обнаружим легко и у Тихона. Все проходит, поет и Тихон, и тихой умиленной и скорбной радостью звенит его «вода мимо текущая». «Был я младенец, и миновало то. Был я отрок, и то прошло. Был я юноша, и отошло от мене. Был я муж совершенный и крепкий, минуло и тое. Ныне седеют власы мои, и от старости изнемогаю; но и то проходит, и к концу приближаюся, и пойду в путь всея земли. Родился я на то, чтобы мне умереть. Умираю ради того, чтобы мне жить... И как прешедшие дни наши, аки во сне, видим, и с ними все благополучие и неблагополучие: тако и прочее время при конце жития, как во сне, будем видеть; и только помнить будем тогда и мечтать, что тое и тое с нами было».
Это екклезиастическое описание, но без горечи, а с умилением, построено замечательно! Замкнутые интонационные единства самостоятельных предложений делятся внутри падением тона на две части, а целые синтаксические ряды, ими образуемые, сцеплены словесными повторами. Вместе с тем здесь все время идет нарастание в проведении антитезического сравнения. Повтор ифает, подчеркиваю, существеннейшую роль как опора для замкнутых синтаксических целых.
Кое в чем напоминает произведенную выдержку и место, описывающее радость будущего свидания праведников со Господом своим Иисусом Христом «на браке Аг-ничем», «на вечери велией бесконечно увеселяющей». К этой вечери возвращается
святитель не раз с великим восторгом, ибо «...и мы, недостойнии, позваны от
человеколюбца Бога к великой оной Вечери. Приимем убо благодарно сию Царя небесного к нам милость и поспешим с радостию на святую и пресладкую оную Вечерю.