Соотнесение рассказа условного автора с драматической ситуацией, создаваемой Пушкиным, носит динамический характер. Бри их пересечении, по законам индукции, возникает новая, особая, «возбудительная», до меткому слову Гоголя, сила — поэтическая концепция событий и характеров в романе. Поскольку же пушкинские ситуации, предложенные Гриневу для честного описания, в большинстве случаев посвящены «испытаниям» Пугачева, то главное содержание «Капитанской дочки» обусловлено поэтическим характером Пугачева, и через него оказалось возможным раскрытие пушкинской поэтической концепции будущей русской революции.
Закон поэтической индукции позволяет не только отчетливо представить себе разность уровней понимания «пугачевщины» Гриневым и Пушкиным, но и решить такой трудный в пушкиноведении вопрос, который до сих нор еще является камнем преткновения,— как толковать фразу Гринева: «Не приведи бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный!» Каково отношение Пушкина к этой сентенции?
Обратим внимание на ее начало: «Не приведи бог видеть...» Здесь подчеркивается реальный факт — Гринев действительно наблюдал, видел начало и конец восстания, его поражение, казнь Пугачева с товарищами. Рассказчик констатировал и жестокость бунта, и его бессмысленность, то есть безрезультатность, что еще больше подчеркивало бесполезность жестокой борьбы. Вывод этот выражал эмпирическую правду о восстании и позицию дворянина.
Позиция Пушкина иная. В первой главе уже говорилось, что обреченность «русского бунта» открыта была в «Истории Пугачева». Потому не случайно Пушкин заставляет Гринева записать эту сентенцию—честный и добросовестный свидетель формулировал и правду о характере восстания. Читатель должен был знать этот объективный вывод: историзм убеждений Пушкина не допускал какой-либо идеализации событий, искажения истории. Но в то же время взгляды Гринева и Пушкина не совпадают. Правда Гринева эмпирична, однозначна, констатирующая факт — что видел, то и записал. Правда Пушкина глубоко исторична, прочно опирается па понимание социальной природы противоречий дворянства и крестьянства. И главное — Пушкин видит и понимает трагизм русского бунта.
В «Истории Пугачева» исследование прилип восстания убедило Пушкина в социальной справедливости борьбы народа против рабства, угнетения и бесправия. О том же свидетельствовали опыт французской революции и теоретические выводы французских историков. Закономерность и оправданность борьбы русского крестьянства за свое освобождение от крепостного рабства, которая в русских условиях неизменно кончалась поражением, и рождала трагическую ситуацию русского бунта. Трагизм восстания обусловливал его поэтический ореол. Пушкин не знал и не мог знать возможного разрешения судьбы русской революции. Только художественное исследование великих событий крестьянской войны могло приоткрыть завесу, скрывающую будущее родины. Вот почему создание образа народа стало в центре внимания Пушкина-романиста.
