«Драматическое правдоподобие» должно обусловливать принцип построения характеров. Отсюда требование: «Истина страстей, правдоподобие чувствований в предполагаемых обстоятельствах — вот чего требует наш ум от драматического писателя».
Опыт «гениев трагедии» должен быть усвоен современной драматургией. Именно они «заботились всегда исключительно о правдоподобии характеров и положений». Именно потому речь их героев естественна, она обусловлена природой изображенных характеров и правдоподобием действия и диалога. Шекспир, например, обосновывал право своих высоких героев «выражаться», когда того требовали обстоятельства, в духе «конюхов». «.. .Нам это не странно, ибо мы чувствуем, что и знатные должны выражать простые понятия как простые люди». Этот урок Шекспира помог Пушкину, когда он создавал в Болдине свои «драматические сцены».
И еще один важнейший урок Шекспира усваивает Пушкин. Шекспир «никогда не боится скомпрометировать своего героя, он заставляет его говорить с полнейшей непринужденностью, как в жизни, ибо уверен, что в надлежащую минуту и при надлежащих обстоятельствах он найдет для него язык, соответствующий его характеру». Шекспир открывал возможность создания сложных, противоречивых, но реальных, а не заданно-односторонних характеров.
Пушкин не оставил нам теоретического трактата об исторической судьбе трагедии и характере драмы нового времени; он записывал свои наблюдения, фиксировал, размышления о проблемах драматического исследования действительности, волновавших его во вторую половину 1820-х годов, делал заметки для себя, в связи с практическим осуществлением своих драматических замыслов.
Что главное в этих заметках? При понимании исторически обусловленной самоликвидации трагедии как жанра он ставил своей задачей подчеркнуть важность освоения громадного художественного опыта «гениев трагедии», и Шекспира прежде всего, для драмы нового времени. Каким же должен был быть жанр этой драмы? Первый и практически четкий ответ был дан в 1825 году, когда Пушкин создал «Сцену из Фауста». В тогда же написанной заметке была сформулирована и главная особенность этого жанра — свооода от всех правил, предъявлявшихся к трагедии на протяжении многих веков. Критически рассмотрев все эти правила, он сделал вывод: «И все это ничего не значит. Не короче ли следовать школе романтической, которая есть отсутствие всяких правил, но не всякого искусства?» Позже он не принял и романтическую систему, но отступление от правил усвоил. В тех же заметках о трагедии высказана важная мысль о типе современной драмы: «Смешение родов комического и трагического, напряжение, изысканность необходимых иногда простонародных выражений».
Итак, уже в 1825 году определился для Пушкина новый жанр — «сцена», который осуществлялся по законам, конспективно излагавшимся им в различных заметках. В 1830 году в Болдине Пушкин познакомился со сборником произведений четырех английских авторов (вышел он в Париже в 1829 году). В нем были напечатаны трагедия Генри Мильмена о скупом, драма Вильсона «Чумный город» и «Драматические сцены» Барри Корнуола. Внимание поэта, несомненно, привлекли «Драматические сцены» Корнуола (1819): новые жанровые формы драмы современного поэта-романтика, опиравшегося на опыт Шекспира, как бы подтверждали искания самого Пушкина («Сцена из Фауста»). С одобрением, очевидно, отнесся он и к предисловию Корнуола к его «Драматическим сценам»: «Единственной целью, которую имел я в виду, когда писал «Сцены», было испытать, какое впечатление произведет стиль более естественный, чем тот, который издавна господствует в нашей драматической литературе».
Но подробное знакомство с содержанием «Драматических сцеп» не могло удовлетворить Пушкина-реалиста: в основе их лежала идея власти судьбы, которая разрушала счастье человека. Исследуя людские страсти, Корнуол проявлял интерес к болезненным, патологическим явлениям человеческой психики. «Драматические сцены» Корнуола и драматические опыты Пушкина, отражая общность поисков новых жанровых форм, решительно отличались друг от друга методом изображения характеров и объяснения страстей.
После завершения работы над болдинскими драматическими произведениями Пушкин, обдумывая возможность их издания в одной книге, нарисовал титульный лист, на котором написал: «Драматические сцены. 1830». Так созданный жанр получил наконец наименование. Но что-то, видимо, смущало Пушкина. Следы продолжавшихся раздумий запечатлелись на полях того же листа: одно над другим появилось три новых определения: «Драматические очерки», «Драматические изучения», «Опыт драматических изучений».
При всех колебаниях, видимо, следует отдать предпочтение первому названию — «Драматические сцены». Не случайно Пушкин сохранит это заглавие и в плане подготавливавшегося им в 1831 году четырехтомного собрания своих сочинений- (издание не состоялось). Хотя нельзя забывать и о том, что до последних дней жизни Пушкин не отказывался от поисков возможных иных определений. Красноречивый пример тому — публикация в «Современнике» «Скупого рыцаря» как «сцен из трагикомедии». Подобное жанровое определение знаменательно: оно, прежде всего, подчеркивает отчетливо выраженную последнюю волю Пушкина не называть своих драматических сочинений маленькими трагедиями.
