Богоборческий образ Демона в трактовке Лермонтова

Дань романтизму отдана им также в излюбленной поэме — "Демон", над созданием которой он работал, начиная с 1829 г. Известно несколько ранних вариантов этого произведения и заметок, не связанных с Кавказом. Последний вариант (1841 г.) был задуман после поездки на Кавказ в 1837 г. Местные легенды, преимущественно грузинские, грандиозная природа юга вдохновили Лермонтова к написанию в новой редакции, приуроченной к Кавказу. Мотивы "демонизма" развиты также в различных других произведениях поэта — "Мой демон", "Вадим" и др.

К сожалению, рукопись последней редакции поэмы до сих пор не найдена, и в разных изданиях Лермонтова даются различные варианты окончательного текста "Демона". К настоящему времени наиболее приемлемой является редакция Карлсруйских изданий поэмы 1856 и 1857 гг.; они вошли и в новейшее собрание сочинений, вышедшее в издательстве "Academia". Не пропущенная цензурой при жизни автора поэма долго впоследствии печаталась в сокращенном виде; она распространялась в рукописных списках, в большом количестве ходивших по рукам в 40—50 гг. и в последующее время. В юбилейном 1914 году вновь ставился вопрос о пересмотре произведений Лермонтова, т. к. духовной цензуре не понравились стихи из "Демона" о боге:

На нас не кинет взгляда:

Он занят небом, не землей.

Богоборческий образ Демона, привлекавший внимание многих великих поэтов, получил в трактовке Лермонтова совершенно новое освещение и был заключен им в богатейшую фабульную канву.

Большую роль в истории последней редакции поэмы сыграли известные местные предания, приуроченные к различным районам Военно-Грузинской дороги, хорошо знакомой автору. Указание на то, что Лермонтову были известны подобные мотивы грузинского фольклора, мы находим в эпилоге поэмы:

На склоне каменной горы

Над Койшаурскою долиной

Ещё стоят до сей поры

Зубцы развалины старинной.

Рассказов, страшных для детей,

О них еще преданья полны...

Как призрак, памятник безмолвный,

Свидетель тех волшебных дней,

Между деревьями чернеет.

Внизу рассыпался аул...

Проф. Висковатов в статье "Отражение кавказских преданий в поэзии Лермонтова" отмечает, что описанные развалины "замка Гудала" находятся на Арагве близ станции Гудаур; имя Гудала могло быть связано с Гуд-аулом и относящимися к нему преданиями о злом духе. По одному из этих преданий, горный дух полюбил девушку; она же любила юношу; он оказывал им покровительство, но когда их чистые отношения между ними изменились, он из ревности завалил их грудой камней. Близ того же аула Гуда находится монастырь, положение которого сходится с описанием Лермонтовым обители, укрывшей Тамару. Во льдах Казбека стоит церковь, о которой существует много легенд; их знал Лермонтов и воспользовался при описании храма, воздвигнутого праотцом Гудала; там и был положен прах Тамары. Лермонтову была известна и легенда о скованном духе ("то горный дух, прикованный к пещере, стонет".

Наконец напомним, что поэтом чрезвычайно верно и ярко описано Дарьяльское ущелье. В поэме много местных географических названий: Казбек, Терек, Дарьял, Арагва, Койшаурская долина, Цинондалы ("Синодал"), Карабах, местные слова — "чадра", "зурна", "чуха", "папах", "чингар".

Великолепные описания природы, прекрасные бытовые картины (пляска Тамары, похороны Тамары), искусно вплетенные в повествование мотивы кавказского фольклора, — все это придает поэме глубокое своеобразие; состязаясь с мировыми гениями, интересовавшимися сюжетом о скорбном отверженном духе, полюбившем земную женщину, Лермонтов создал подлинно самобытное произведение, расцвеченное утонченными романтическими красками, полное пламенных, смелых идей.

Образ мятежного Демона, "духа познанья", который называет себя "царем познанья и свободы", который презирает "глупцов и лицемеров", живущих в мире,

Где преступленья лишь, да казни,

Где страсти только мелкой жить,

Где не умеют без боязни

Ни ненавидеть, ни любить...

Во многом сходен с образами Вадима, Измаил-Бея, Арбенина ("Маскарад"), Печорина. Эти образы могучих, мятежных натур, умеющих и любить, и ненавидеть, ищущих для приложения своих "необъятных" сил широчайшего простора, не терпящих над собою чьего-либо гнета, люди железной воли, кипучей энергии, люди свободолюбивые, непримиримые враги пошлости и косности, — были страстным протестом против всей системы крепостнического строя. Этим героическим натурам, оттеняя их благородство и величие, трагизм их судьбы, поэт противопоставляет людей, наделенных чертами деспотизма, эгоизма, душевной мелочности и низости, как, например, Палицын, Звез-дич, Казарин, Грушницкий и другие. Иносказательный смысл "Демона" был подмечен гражданской и духовной цензурой, и поэма долго находилась под запретом, появляясь в печати, после смерти автора, в очень неполном виде, распространяясь в многочисленных списках; эти списки часто восходили к недостаточно авторитетной редакции, вследствие чего не могли дать читателям точного представления о последнем варианте излюбленного произведения Лермонтова.

Белинский в своих письмах и статьях неоднократно упоминает о "Демоне" отмечая некоторые недочеты этого произведения, он с восторгом говорит о его блестящих достоинствах и относит его к крупнейшим созданиям Лермонтова. Анализируя поэму "Мцыри", он пишет в статье о сборнике стихотворений Лермонтова:

"Как жаль, что не напечатана другая поэма Лермонтова, действие которой совершается также на Кавказе и которая в рукописи ходит в публике, как некогда ходило "Горе от ума": мы говорим о "Демоне". Мысль этой поэмы глубже, несравненно зрелее, чем мысль "Мцыри", и хотя исполнение ее отзывается некоторой незрелостью, но роскошь картин, богатство поэтического одушевления, превосходные стихи, высокость мыслей, обаятельная прелесть образов ставит ее несравненно выше "Мцыри" и превосходит все, что можно сказать в ее похвалу".

В связи с запретом поэмы в печати Белинский сам списал для своей невесты, М. В. Орловой, всю поэму. Переписывание поэмы и чтение ее в кругу близких лиц доставляло Белинскому глубокое наслаждение. Он писал об этом В. П. Боткину: "Демон" сделался фактом моей жизни, я твержу его другим, твержу себе, в нем для меня — миры истин, чувств, красот. Я его столько раз читалм и слушатели были так довольны"...