Зрелое творчество Лермонтова («Смерть поэта», «Дума»)

«Смерть Поэта» — этапное произведение Лермонтова. Обращение к рассмотрению творческой предыстории «Смерти Поэта» дает наглядное представление об уникальном сочетании в лермонтовском творческом процессе импровизационности и глубочайшей выношенности его зрелых творений. Это прежде всего относится к образу погибшего поэта, одинокого и бесстрашного борца, вступившего в столкновение с «мнениями света», с обществом и трагически гибнущего в неравной схватке.

Вскрывая глубинные связи трагедии Пушкина с последекабристской действительностью, Лермонтов находит в «Смерти Поэта» для их обозначения лапидарно-сжатое выражение в стихах, как будто отлитых из металла, например: «И умер он — с напрасной жаждой мщенья, С досадой тайною обманутых надежд». Мотив «обманутых надежд», столь значительный для современников Пушкина и Лермонтова, ставший одним из ключевых в «Смерти Поэта», буквально «вырос» из предшествующей лермонтовской поэзии, постепенно выкристаллизовываясь в ней в устойчивые словосочетания: «И нет надежд — передо мной Блестит надменный... свет»; «Надежд пропал последний рой»; «В душе моей, как в океане, Надежд разбитых груз лежит».

Не менее характерен для лермонтовской поэзии и мотив мщения, занимающий такое большое место в «Смерти Поэта». В поэтическом отклике на французскую революцию 1830 г. юный поэт когда-то писал: «Есть суд земной и для царей». В «Последнем сыне вольности» мотив возмездия — один из центральных. Такими же «выношенными» являются в «Смерти Поэта» и многие другие мотивы: рока, судьбы, «довременного конца». Образ Пушкина — центральный в стихотворении. С поразительной остротой и политической дерзостью Лермонтов поставил вопрос о трагической судьбе Поэта в условиях самодержавной России. Образ Поэта раскрывается не только в прямых оценках, но и через систему других образов, многопланово изображенных конфликтов. Поначалу речь идет о столкновении поэта со светом, изображаемым как безликая масса. Затем из нее выхватывается и показывается крупным планом фигура Дантеса — слепого орудия света в расправе с поэтом. В заключительных 16 строках поэт клеймит стоявшую за спиной Дантеса и света правящую верхушку, палачей «Свободы, Гения и Славы». Именно к ним обращены пророческие слова поэта: «Но есть и Божий суд, наперсники разврата! Есть грозный судия: он ждет...». Как обычно у Лермонтова, образные формулы «Божий суд» и «грозный суд» многозначны и полисемантичны. В них — вера не только в высшую небесную справедливость, но и в справедливость историческую.

В «Смерти Поэта» отчетливо выделяются три части. Первая, состоящая из 33 стихов, воспроизводит картину гонений и гибели великого Поэта. Во второй, начинающейся словами: «И он убит — и взят могилой», а кончающейся стихом: «И на устах его печать» (23 стиха), преобладают элегические интонации надгробного раздумья о трагической судьбе поэта. Третью часть образует шестнадцатистрочное «прибавление» — гражданская инвектива в адрес истинных виновников трагедии. Есть в «Смерти Поэта» и еще одна композиционная особенность. Оно словно составлено из «блоков»: лирико-монологических, субъективно-выразительных — и объективно-изобразительных, сюжетно-повествовательных.

Переплетение противоположных начал характерно и для языка, стилистики стихотворения. В нем противостоят и дополняют друг друга две поэтические тональности: гражданственно-обличительная, ораторская, когда речь идет об убийцах поэта, и лирически-проникновенная, напевно-музыкальная, когда автор обращает слова любви и преклонения к «дивному гению». Синтез в содержании и поэтике стихотворения полярных начал (любви и ненависти, лиризма и сатиры, гражданственности и элегичности, высокой торжественности и развенчивающей сниженности, ораторской приподнятости и задушевной проникновенности) обусловливает его сложную жанровую природу, не определяемую одномерно.

Одной из тем, заявленных в «Смерти Поэта» и получивших свое продолжение в лирике 1837— 1841 гг., явилась тема поэта, его назначения и судьбы — одна из главных в лирике Лермонтова. Уже в « Кинжале» (1838) намечена параллель между поэтом и кинжалом, мысль об их внутреннем родстве как могучих орудиях борьбы за высшие человеческие ценности. Эта параллель получает в «Поэте» (1838) свое развернутое раскрытие. Продолжая традиции декабристов и Пушкина, Лермонтов ставит здесь и новые вопросы, рожденные последекабристской эпохой. В «Поэте» с особой наглядностью проявляется характерная для лермонтовской лирики «связь времен». Своего рода диалог настоящего с прошлым и будущим придает «Поэту» черты исторической масштабности и эпичности.

Новый поворот тема поэта получает в стихотворении «Памяти А.И. Одоевского» (183_г9), написанном Лермонтовым при известии о смерти его друга-декабриста на Кавказе. Стихотворение подкупает задушевностью и естественностью разговорных интонаций. Самое ценное для Лермонтова в его друге — вера в людей и в будущее. Его судьба как поэта и гражданина трагична: «И свет не пощадил — и Бог не спас!». И все же «Он сохранил и блеск лазурных глаз, И звонкий детский смех, и речь живую, И веру гордую в людей и жизнь иную».

В стихотворении «Не верь себе» (1839) Лермонтов как бы заново обращается к романтической теме «поэт и толпа», но с далеко не традиционным к ней подходом. Сочувствуя «молодому мечтателю», ценя его способность открывать в своей душе «родник простых и сладких звуков», поэт не склонен презрительно отталкиваться и от «толпы». Она предстает здесь не только как безликая светская масса, нивелирующая личность, но и в своих скрытых драмах, подчас трагедиях отдельных лиц. «Правды» поэта и «толпы» во многом меняются местами, по-своему уравниваются.

Печатью диалогического контрапункта отмечен и «Пророк» (1841), завершающий в лирике Лермонтова тему «Поэт и общество». Лермонтовский поэт, наделенный «всеведеньем пророка», начинает с того, чем пушкинский кончает. Показывая трагизм положения поэта, Лермонтов подчеркивает его верность своим «заветам».

«Дума» (1838) — одно из наиболее значительных стихотворений Лермонтова, посвященных гражданской теме. В первом катрене «я» поэта и его поколение противостоят антитетически: «Печально я гляжу на наше поколенье! Его грядущее — иль пусто, иль темно...»; но уже в следующих четверостишиях «я» поэта сливается с «мы» всего поколения: поэт берет и на себя часть ответственности за его состояние («Богаты мы, едва из колыбели, Ошибками отцов и поздним их умом, И жизнь уж нас томит, как ровный путь без цели...»). Не отождествляя своей позиции с позицией поколения, поэт одновременно ощущает себя и в нем, и вне его.

Эволюция лермонтовского лирического героя, сознающего свою неразрывную связь с другими людьми, особенно отчетливо проявится в пристальном внимании поэта к «простым людям», близким к народу. Тема свободы предстает в лирике Лермонтова как тема ее безнадежной утраты и одновременно — неискоренимости устремлений к ней. Наиболее характерным отражением этого эпохального противоречия становится образ узника. Среди стихотворений этого плана «Узник» (1837), «Сосед» (1837), «Соседка» (1840), «Пленный рыцарь» (1840). Наряду с образом лирического героя в них крупным планом показывается и образ лирического персонажа, как правило, «простого человека», томящегося, как и главный герой, в неволе. Общность страданий сближает их, дает дополнительные силы в узнической судьбе. Но стремление к единению с другими людьми непрестанно наталкивалось на многочисленные барьеры и перегородки, в условиях сословно-иерархического государства почти непреодолимые.

Тема одиночества поэтому остается одной из главных в зрелой лирике поэта. Об этом свидетельствуют стихотворения «Гляжу на будущность с боязнью...», «И скучно, и грустно», «На севере диком стоит одиноко...», «Утес», «Листок», «Выхожу один я на дорогу...». В них — искреннее и глубокое страдание от невозможности преодолеть вынужденное одиночество, стремление вырваться из его трагического круга, жажда обретения «души родной». Этот сложный комплекс чувств и дум с огромной силой запечатлен в стихотворении «Как часто, пестрою толпою окружен...» (1840).

Ot «Бородина» тянется нить к другим лермонтовским стихотворениям, затрагивающим тему человека из народа («Сосед», «Казачья колыбельная песня», «Дары Терека»). Одним из самых значительных является «Завещание» («Наедине с тобою, брат...») 1840 г. Герой стихотворения, скорее всего офицер, выслужившийся из нижних чинов, прошедший суровую школу армейской кочевой жизни, кровопролитных сражений, близок одновременно и к людям из народа, и к лермонтовскому лирическому герою. Искусство поэта здесь достигает иллюзии полнейшей безыскусственности, проза сливается с поэзией, а лирический персонаж — с лирическим героем самого Лермонтова.