Завоевание Грозным Казани и вскоре — в 1556 г.— Астрахани послужило, нужно думать, поводом для создания во второй половине XVI или в начале XVII в. очень любопытного произведения, по своему стилю органически связанного с былинной традицией. Оно известно в пяти списках.
Один из них, принадлежавший Барсову, относится к первой половине XVII в. (датирован 1642 г.) и имеет заглавие «Сказание о киевских богатырех, как ходили во Царьград и как побили цареградцких богатырей, учинили себе честь». Второй список — XVIII в., принадлежавший Буслаеву, озаглавлен «Сказание о седми русских богатырях». Третий список (дефектный, без конца), принадлежащий Институту русской литературы (Пушкинскому дому) Академии наук, относится также к XVIII в. Заглавие его почти буквально совпадает с заглавием барсовского списка. Четвёртый список, третьей четверти XVII в., хранящийся в Государственной библиотеке, близок к третьему списку, но, в отличие от него, сохранил окончание текста. Заглавие списка — «Сказание о русских богатырех и о цареградцких». Пятый список, последней четверти XVII в., хранящийся в Центральном государственном архиве древних актов, ближе всего стоит к спискам Буслаева. В нём недостаёт начала. Все пять списков восходят к не дошедшему до нас общему для них оригиналу, но список старейший — барсовский — лучше сохранил первоначаль - ный текст памятника и былинный его склад, чем четыре других, при помощи которых, однако, восстанавливаются некоторые пропуски и дефектные чтения первого списка.
Сказание начинается с обычного былинного зачина, который приводим по буслаевскому списку (в барсовском он отсутствует):
В столком было граде Киеве, У великого князя Владимира было пированье поместное на многия князи и бояр я и на силныя могучня богатыри.
В разгар пира Владимир (языком, каким писались грамоты московскими дьяками) говорит «Илье Муромцу с товарищи»:
Или то вам не сведомо, богатырем, что отпущает на меня царь Костянтин % Из Царяграда 42 богатырей, а велит им Киев изгубити И вы б нынеча никуды не розъежалнся, берегли бы естя града Киева и всей моей вотчины.
Богатыри бьют князю челом и просят его отпустить их «в чистое поле»: они проведают «прямые вести» и приведут ему «языка добраго» (т. е. знатного пленника-басурманина) и так учинят славу государю, себе честь добудут, а многие орды устрашат. Далее идёт перечисление Владимировых богатырей:
1. Илья Муромец, сын Иванович,
2. Добрыня Никитич,
3. Дворянин Залешанин, «серая свита, злаченые пугвицы»,
4. Алёша Попович,
5. Щата Елизынич (в буслаевском списке — Глапир, в списке ИРЛИ — Глазынич),
6. Сухан Доментьянович,
7. Белая палица (пьяница — в списке ИРЛИ, поляница — в списке ГБЛ), «красным золотом украшена, четьим жемчугом унизана, посреде тое палицы камень, самоцветной пламень».
Из них пятый и седьмой богатыри в известных нам былинах не фигурируют и занесены в «Сказание», видимо, из какого-нибудь сказочного источника.
Несмотря на запрет князя, опасающегося прибытия в Киев ца-реградских богатырей, Владимировы богатыри, надев на себя доспехи, отправляются в путь. В пути Илья Муромец, обращаясь к своим товарищам, говорит, что чем ждать цареградских богатырей в Киеве, лучше самим русским богатырям поехать им навстречу и с помощью божьей победить их. В двенадцати верстах от Царьграда, переправляясь через Смугру-реку (вероятно, здесь разумеется река Угра, на которой Иван III встретился с татарским ханом Ахматом), киевские богатыри встречают двенадцать калик, с которыми меняются платьем и которые подтверждают, что цареград-ские богатыри действительно намереваются взять Киев и полонить князя и княгиню, а удалых богатырей «под мечь всех приклонити». Услышав это, Илья Муромец выражает желание «голову сложить за государеву чашу и молитвы и за ево хлеб-соль великую».
Оставив коней и все свои доспехи на Смугре, богатыри в ка-личьем одеянии отправляются в Царьград. Придя на царёв двор, когда у царя был стол, они стали пред «красным окном» и начали громким голосом просить милостыню. Царь их услышал и, догадавшись, что пришли русские, велел сидевшему за царским столом Тугарину Змеёвичу позвать калик, чтобы узнать у них киевские вести. Илья Муромец сообщил, что идут калики от великого князя Владимира. В разговор вступает сидящий против царя богатырь Идол Скоропеевич. Ростом он «добре, не по обычаю», меж очами у него «стрела ладится», меж плечами — большая сажень, очи у него — как чаши, а голова — как пивной котёл. Смотреть на него страшно. Он интересуется, сколько у Владимира богатырей, каковы они ростом и «прытостью» и, в частности, есть ли в Киеве богатырь Илья Муромец и каков он собой. Услышав от Ильи, что Илья Муромец таков же ростом и видом, как он сам (т. е. Илья Муромец), Идолище, по буслаевскому списку, говорит, «посмехаючись»: «Аще ли правда, что он таков Илья Муромец, и я его посажу на ладонь, а другою раздавлю», и торопит царя Константина, чтобы он отпустил скорее цареградских богатырей на Русь — полонить князя и княгиню, удалых киевских богатырей под меч подклонить и добыть золота и серебра.
Закручинился Алёша Попович, не сдержал себя, как и предвидел ещё раньше осторожный богатырь дворянин Залешанин, и в сердцах сказал: «Коли вы, богатыри, при-ндёте к Киеву, толды не узнаете дороги, куда вам бежати, а покатятся головы татарския, и прольётца кровь горячая богатырей цареградских». Дипломатичный Залешанин, видя, что Идолище разгневалось, старается замять выходку Алёши Поповича и объясняет его вспышку тем, что он государева мёду опился. Похитив у цареградских богатырей коней, которых царь велел вывести напоказ каликам, они, срубив головы татарам, умчались из Царьграда на Смугру-реку: «Не птички-соловьи рано в дуброве просвистали — свиснули, гаркнули богатыри богатырским голосом, да свиснули палицы булатные у Ильи Муромца с товарыщи, послетали головы татарския,— отняли себе по добру коню и, всед на кони, прочь из града поехали до Смугры-реки». Остался пока в Царьграде один лишь Алёша Попович, который сказал царю, что калики будут ждать на Смугре цареградских богатырей, чтобы с ними в чистом поле переведаться, а затем и сам ускакал на Смугру, где русские богатыри надевают на себя доспехи богатырские и всю сбрую богатырскую и вступают в бой с подоспевшей силой татарской и с сорока двумя цареградски-ми богатырями. В этой борьбе «от свисту и от крику лес рассту-паетца, трава постилаетца, добрыя кони на окарашки падают, худыя кони и живы не бывали».
Идол Скоропеевич и Тугарин Змеёвич приходят в ужас от русских богатырей, и вскоре обоих живьём берёт Илья Муромец, а прочая сила татарская и все богатыри цареградские до смерти побиты. Идола и Тугарина богатыри привозят в Царьград. Идолом они бьют челом царю и оставляют его в городе, а Тугарина решают увезти с собой, чтобы было «с чем ко князю появитися». В ответ на мольбу матери Тугарина не увозить её сына Илья Муромец обещает вернуть его в Царьград живым и здоровым, после того как богатыри похвалятся им в Киеве и покажут его князю Владимиру.
Послав вперёд себя дворянина Залешанина, «жильца» двора государева (придворный чин в Московском государстве), чтобы тот подготовил почву для милостивого приёма самовольно уехавших богатырей, они приезжают в Киев, где князь, как это делали московские цари, жалует их шубами, золотыми цепями и казной и обещает и дальше жаловать их за «выслугу великую и за службу богатырскую». На вопрос Владимира о вестях, обращенный к Тугарину, Тугарин отвечает так, как должно было бы отвечать, говоря только с московским самодержцем: «Что меня, государь, о вестях спрашиваешь? У тебя ли, государь, вотчины не во всех (ли) ордах, и богатырей твоих удалее нет и во всех землях». На пиру у Владимира Илья в типичном для московского официального этикета XVI в. стиле бьёт челом князю: «Государь, князь Владимир Всеславичь! Умилосердися, пожалуй нас, холопей своих», и просит отпустить Тугарина в Царьград. Владимир соглашается на эту просьбу, и богатыри, проводив Тугарина до рубежа, отпускают его в Царьград.
Возражая тем исследователям, которые в «Сказании» усматривали подправленную каким-то книжником запись древней былины, возникшей в XI в., в пору половецко-русских и половецко-византийских столкновений, Вс. Миллер видел в нём книжное произведение, написанное каким-то грамотеем на основе двух былин — об Илье Муромце и Идолище поганом, с одной стороны, и об Алёше Поповиче и Тугарине Змеёвиче — с другой, с использованием традиционных былинных и отчасти сказочных мотивов и ситуаций. На долю самостоятельной выдумки автора «Сказания», по мнению Вс. Миллера, нужно отнести включение в число цареградских богатырей Тугарина Змеёвича, который нигде в былинах не фигурирует рядом с Идолищем; оба они выступают в разных былинных сюжетах, к тому же возникших разновременно. Само собой разумеется, как полагает Вс. Миллер, что результатом личного сочинительства автора «Сказания» является и присутствие басурманина Идолища, врага православия, в качестве богатыря при дворе православного царя Константина и его супруги.
Анализируя содержание и стиль «Сказания», Вс. Миллер утверждает, что оно отражает в себе формы политического и общественного быта, характеризовавшие собой не Киевскую Русь, к которой приурочены здесь события, а Русь Московскую XV—XVI вв. «Сказание» возникло, очевидно, под влиянием того общественного возбуждения, которое связано было с завоеванием Казани Иваном Грозным. Это событие воскресило уже давно окрепшее представление о Москве как о преемнице Царьграда, который в «Сказании», по описанию здесь его географического положения (он не за морем, а за степями), напоминает скорее всего Казань.
Страницы:
1 2
