Приблизительно с 1770-х годов в русской литературе обнаружились первые признаки формирования нового направления- сентиментализма, связанного с всеевропейским просветительским и эмансипаторским движением. Сентиментализм расшатывал традиционные представления о социальном неравенстве между людьми, проповедовал сострадательное сочувствие к демократическим низам («и крестьянки любить умеют»). Сентиментализм открыл не только внутренний мир человека, но и окружающую человека природу. Наметилось характерное именно для сентиментализма противопоставление целомудренной природы - порочной цивилизации, сельской уединенной жизни - шумной городской, поэзии «безыскусственной»- поэзии рассудочной, пробудился интерес к духовной физиономии народов, национальному эпосу.
Направление не признавало прежних жанровых разграничений, боролось за сочетание различных жанров, чтобы лучше передавать разнообразные настроения, их оттенки, переливы и переходы. Сентиментализм возвысил значение прозы, верно почувствовав, что только в жанре романа или путешествия можно вполне развернуть аналитические возможности своего метода.
Сентиментализм опирался на развивавшуюся в век Просвещения гласность, общественный вкус и свободное мнение, повысившуюся ценность отдельной личности, которая дорожит своей индивидуальностью, независимостью. Гуманистическое содержание сентиментализма, его направленность против всего официального, казенного, бездушного во имя свободы личности неоспоримы. В социальном смысле этой личностью оставался все тот же дворянин, познавший свою мятущуюся душу, шедший навстречу социальным низам во имя идеалов гуманности и просвещения.
Но и сентиментализм все же не смог раскрыть конкретный характер социального человека. Как и классицизм, он представлял себе человека слишком абстрактно. Мы это видим в «Эмиле» Руссо, утопически показывающем идеальное воспитание «естественного» человека, и в «Бедной Лизе» Карамзина, в которой простонародные черты героини выглядят условными, пасторальными.
Абстрактно-морализирующее начало в русском сентиментализме выступало особенно ярко, потому что этот сентиментализм в значительной своей части был внутридворянским течением, старавшимся не разрушить социальный строй, а только усовершенствовать и облагородить его. Но и при такой своей исторической ограниченности русский сентиментализм был шагом вперед, явлением прогрессивным, значительно расширявшим возможности развития русской национальной литературы.
Родоначальником и ярчайшим представителем русского сентиментализма Н. М. Карамзин. Ему принадлежит честь создания программы этого литературного направления. Карамзин сумел объединить вокруг себя целое поколение родственных себе по духу писателей, оказав большое влияние на русскую литературу 1790-1800 годов. Он сумел «заохотить русскую публику к чтению русских книг» (Белинский). До сих пор еще недооценена роль Карамзина-критика и «необычайная цивилизующая сила» (Ф. Буслаев) этого писателя в свое время.
По словам Белинского, с Карамзина началась новая эпоха русской литературы. Карамзин дал толчок к разделению на определенные группировки и партии в тогдашней русской литературе, вследствие чего было поколеблено поклонение «незыблемым» правилам художественного творчества. С 1790-х годов литература начала делаться повседневным общественным занятием, «титулы стали отделяться от таланта», и сам Карамзин служил примером литератора-профессионала. Явилось дело «доселе неслыханное»: писатели сделались «двигателями, руководителями и образователями общества», обнаружились попытки «создать язык и литературу». По словам Белинского, «Карамзин ввел русскую литературу в сферу новых идей,- и преобразование языка было уже необходимым следствием этого дела». Карамзин развил вкус изящного, ввел в практику русской критики оценку явлений с точки зрения эстетики и науки. Карамзин был «первым критиком и, следовательно, основателем критики в русской литературе...».
Как критик Карамзин интересовался обширным кругом современных эстетических, философских и исторических проблем.
Сразу же после заграничного путешествия Карамзин решил заняться литературной деятельностью. В 1791-1792 годах он издавал ежемесячный «Московский журнал» (переизданный в начале 1800-х гг.) с постоянным отделом критики и библиографии. Вокруг журнала объединились лучшие литературные силы: Херасков, Державин, Дмитриев, Нелединский-Мелецкий, Н. А. Львов, П. Ю. Львов, А. А. Петров. Карамзин напечатал здесь свои маленькие, удивительно содержательные рецензии на романы Стерна, Ричардсона, Руссо, перевел отрывки из «Тристрама Шенди» Стерна. Все это одухотворялось сентиментальным настроением, заражавшим современников.
Карамзин был одно время близок с Новиковым, издавал с ним «Детское чтение» и с симпатией говорил о нем. Но для Карамзина был характерен лишь поверхностный демократизм и республиканизм. В предисловии к своему переводу «Юлия Цезаря» Шекспира (1785) он подчеркивал: «Характеры, в сей трагедии изображенные, заслуживают внимания читателей. Характер Брутов есть наилучший»; «умерщвление Цезаря есть содержание трагедии; на умерщвлении сем основаны все действия»2. Но тема Брута у Карамзина, как и у Сумарокова, дальнейшей разработки не получила. Русский путешественник присутствовал на бурных заседаниях Народного собрания во Франции, восхищался ораторским талантом Мирабо, но вскоре развернувшаяся в полную силу великая революция его напугала. Он начал проповедовать горацианский идеал уединенной жизни: таковы его прощание с читателями «Московского журнала», статья «Нечто о науках, искусствах и просвещении» (1794), материалы альманаха «Аглая». Преследование Новикова и масонов со стороны властей привело Карамзина к пессимизму.
Новый расцвет в деятельности Карамзина начался в связи с изданием «Вестника Европы» (1802-1803), в котором он возродил отдел критики и библиографии. Само название журнала- уже целая программа. Продолжали разрабатываться сен-тименталистские проблемы с той особенностью, что на первый план стали выдвигаться патриотические и гражданские чувства.
Не случайно Карамзин в журнале опубликовал свою повесть «Марфа-Посадница» (1803).
Отличительной чертой критики Карамзина был спокойный, доброжелательный тон. «Учтивость, приветливость есть цвет общежития», по его словам. По Карамзин не потворствовал небрежности, невежеству и нечестности в литературных занятиях. Он, например, публично уличил незадачливого московского переводчика «Утопии» Т. Мора в том, что тот не знал английского языка и переводил, вопреки своим на титуле уверениям, с французского перевода. В другой раз Карамзин указал на непростительные ошибки в переводе «Клариссы Гарлов».
Философские основы для своей критики Карамзин находил и у «чувствительного» Руссо. Но, вслед за Тредиаковским, решительно выступал против «парадоксов» «великого», «незабвенного» Руссо, утверждавшего, что просвещение и цивилизация ведут к пороку, моральному вырождению человечества, что надо вернуться к спасительным законам природы. Карамзин уже прекрасно понимал сильную сторону такого парадокса: он наносил удар по лжепросвещению абсолютистского государства, аристократическим извращениям искусства. Но далеко идущие революционные выводы Руссо он не принимал: человеку свойственно «природное стремление» к улучшению своего быта - «Руссо! Я не верю твоей системе» («Нечто о науках, искусствах и просвещении...»).
Еще до заграничного путешествия в стихотворении «Поэзия» (1787; опубликовано в «Московском журнале» через пять лет) Карамзин высказался о своих литературных симпатиях и выстроил взамен классицистического ряда свой ряд образцовых писателей. Его любимцами в мировой литературе оказались главным образом англичане («Британия есть мать поэтов величайших»): «Шекспир, натуры друг...», Мильтон - «высокий дух...», Юнг - автор «Ночных дум», «несчастный друг, несчастных утешитель», Томсон, выразивший благоговение перед природой,- «натуры сын любезный» («Ты выучил меня природой наслаждаться...»).
Из немцев в том же стихотворении «Поэзия» Карамзин славил идиллика Геснера и «несравненного» певца божеского величия Клопштока. Позднее Карамзин включил в круг своих симпатий немецких драматургов: Галлера, Клейста, Ленца. С последним он даже лично был знаком (известно, что Ленц окончил дни свои в России). Сентимен.тализм был одной из основных тенденций периода «бурных стремлений». И входившего тогда в моду А. Коцебу Карамзин ценил за то, что тот «знает сердце».
В стихотворении «Поэзия» пока еще не было упоминаний о французах. Из русских Карамзин не называл никого, так как сам был первым сентименталистом. Но позднее, в специальной большой статье о сочинениях Богдановича (1803), Карамзин прославил русский сентиментализм: по его мнению, автор «Душеньки» во многом выигрывает при сопоставлении его с Лафон-теном.
