Сам потомственный казак, писатель М. Шолохов сохранил для нас яркость и точность казачьей речи, ее образность, показал житейскую мудрость этого народа, любовь к шутке, описал его обычаи и нравы. Энциклопедией казачьей жизни можно назвать романы Шолохова «Тихий Дон» и «Поднятая целина». Благодаря таланту автора читатель начинает любить этот край, даже если никогда не был на Дону. И тем больнее читать о том, что стало с казаками после революции, когда закружили красные и белые ветры над донской землей, а над хуторами и станицами забушевал пожар войны и разрушения. Раскололся тихий Дон, сломалось единство казаков, через сердца прошел этот разлом. Существует директива Свердлова о расказачивании. В этом преступном приказе, одобренном большевистским руководством, предусматривались массовые казни не только тех, кто прямо участвовал в борьбе с Советской властью, но даже и тех, кто только помогал повстанцам!
К счастью, полностью это чудовищное распоряжение (которое, конечно, было тайным) выполнить не удалось. Этот исторический факт, а именно директива Свердлова, помогает нам лучше понять, почему казаки так активно боролись с красными.
Различным событиям гражданской войны на Дону Шолохов посвящает много места. Он утверждает, что расстрелы и казни начались в станицах с первых же месяцев после революции, когда появились там отряды Подтелкова и Кривошлыкова. А в ответ стали расстреливать красных. Несколько месяцев в 1919 году держались на Дону повстанцы. Герой романа Григорий Мелехов вырос до командующего дивизией, показав себя талантливым военачальником. Но вот повстанцы разгромлены, и Советская власть вновь начинает беспощадно карать своих действительных и мнимых врагов. 3 мая 1918 года А. М.Горький писал: «На днях какие-то окаянные мудрецы осудили семнадцатилетнего юношу на семнадцать лет общественных работ за то, что этот юноша откровенно и честно заявил: «Я не признаю Советской власти!»
Но и после окончания войны лишения казаков не окончились. Началась продразверстка, при которой амбары выметались подчистую. Один из героев романа, выражая мнение большинства станичников, спрашивает, сеяли ли это зерно большевики, чтобы накладывать продразверстку? И вновь разгорается война, но уже крестьянская, например на Тамбовщине. И- вновь люди, поднявшиеся против жестокой власти, оказываются вне закона, как Фролов и его отряд (новые власти зовут его бандой) в «Тихом Доне».
Многие, как Григорий Мелехов, оказались у разбитого корыта после гражданской войны. Но и бывшие белые, и красные хотели мирно работать. И вот сотни тысяч таких, как Тит Бородин в «Поднятой целине», получив землю, вцепились в хозяйство, «как кобель в падлу», по выражению Нагульнова, никогда не утруждавшего себя хозяйственными заботами. И стала богатеть израненная земля, стали отходить от крови и убийства люди. Так прошло несколько лет. Но замаячила новая беда... Не нравилось властям, что люди становились зажиточными. В рассказе Макара о Бородине есть очень интересная фраза: «И начал богатеть, несмотря на наши предупреждения».
Вместе со всем российским крестьянством казакам предстояло пережить коллективизацию, которая на деле оказалась страшным разорением деревни, уничтожением миллионов ни в чем не повинных людей. Действие романа «Поднятая целина» разворачивается в хуторе Гремячий Лог. Круг героев книги уже, чем в «Тихом Доне». Но, как и там, в отношении к революции, автор рассматривает их прежде всего под углом отношения к вступлению в колхоз. Лишь немногие идут туда сразу и бесповоротно. Даже такие преданные Советской власти люди, как Кондрат Майданников; признаются: «Нет, товарищ Нагульнов, совесть не позволяет мне в партию вступить зараз. А через то не могу, что вот я зараз в колхозе, а о своем добре хвораю...» Большинство же отказываются от своей земли и скотины очень неохотно, лишь боясь репрессий. При этом многие сомневающиеся (еще не до конца понявшие суть новой власти), подобно Акиму Бесхлебнову, зарезали скотину, чтобы напоследок попользоваться своим добром. Историки говорят, что долго еще не оправлялось животноводство после этого массового забоя скота. Да так, впрочем, никогда и не оправилось...
Трагично складывается судьба зажиточных казаков, которые и думать не хотят о колхозе, которых, впрочем, в колхоз никто и не зовет. Их всех следует раскулачить, а потом выслать на вымирание. Гнется, трещит, ломается жизнь крепкого казачества. «Но казаки - народ закоснелый, я вам скажу, и его придется ломать», - говорит Макар Нагульнов. И весь смысл своей жизни новые руководители видят именно в этой ломке. Известно, что среди коммунистов было различное отношение к так называемым кулакам. Многие призывали действовать осмотрительно. Так, секретарь райкома Корч-жинский говорит Давыдову: «На базе осторожного ущемления кулачества создавай колхоз... Действуй там осторожно. Середняка ни-ни!»
Бывший же революционный матрос Семен Давыдов, ничего не понимающий в сельском хозяйстве, никогда не понимавший, что земля родит только у хозяина, мысленно возражает Корчжинскому: «Почему нельзя совсем его - к ногтю?.. Нет, братишка, извини! Через твою терпимость веры ты и распустил кулака... с корнем его как вредителя». Особенно страшной представляется фигура Нагульнова, отличающегося прямо-таки бешеной ненавистью к хозяйственным казакам. Он искренне уверен, что сельского хозяина надо душить, давить, грабить. В этом его не могут поколебать даже замечания коммуниста Самохина на бюро райкома о том, что «Нагульнов террор устроил»: избил наганом до потери сознания одного середняка-единоличника...»
Даже статья самого товарища Сталина «Головокружение от успехов» не подействовало на Макара. И ведь действительно прав Макар, когда утверждает, что «статья неправильная». Не разбирающийся в хитростях политики, он, однако, верно понял, что статья эта на самом деле лишь обман, а истинная цель Сталина и ВКП(б) - растоптать крестьянство, отобрать у него весь хлеб, заморить голодом. Поэтому-то весело усмехаясь, с чувством правоты и твердит Макар: «Кабы из каждой контры посля одного удара наганом по сорок пудов хлеба выскакивало, я бы всю жизню тем и занимался, что ходил бы да ударял их!» И никто лучше не нарисует звериной ненависти новой власти к своему кормильцу, чем сам Нагульнов, когда кричит: «Жа-ле-е-ешь? Да я... тысячи станови зараз дедов, детишков, баб... Да скажи мне, что их в распыл... Для революции надо... Я их с пулемета...». Тяжко читать о трагедии казачества, которая была лишь частью общей беды нашего народа. Тяжко даже думать об этом. И хочется верить, что зарубцуются раны, нанесенные раскулачиванием и коллективизацией, и появится вновь свободное российское крестьянство и обязательно среди него - казак-хлебороб...
Русский народ так много страдал в годы торжества большевизма, что заслужил более счастливой доли.
