Булгарин, получивший полную поддержку фон Фока, создал для нужд III Отделения виртуальную «русскую партию» — укорененную в дворянском обществе, с Мордвиновым и Ермоловым в качестве лидеров, с антинемецкой программой и тлетворным влиянием на молодежь.
Фаддей Венедиктович искусно сплел политику с коммерцией: в его донесениях опасными русскими патриотами-«якобинцами» оказывались по преимуществу издатели периодических органов, могущих составить конкуренцию его «Северной пчеле». В отборе литераторов, должных обратить на себя внимание тайной полиции, изначально обнаруживается известная система. Так, уже в доносе на Михаила Погодина (ноябрь 1826) он пишет: «Молодой журналист с либеральным душком, как Погодин, хотя бы и не имел вредных намерений, легко увлечется наущением и влиянием чужого мнения, из протекции, из знаменитого сотрудничества и т. п. Два человека в Москве, князь Петр Андреевич Вяземский и Александр Пушкин, покровительством своим могут причинить вред.
Апретить Погодину издавать журнал, без сомнения, невозможно уже теперь. Но он хотел ехать за границу на казенный счет, хотел вступить в службу - вот как можно зажать его»4. В августе 1827 года Булгарин живо откликается на попытки Николая Полевого (в ту пору еще тесно связанного с князем Вяземским и пушкинским кругом) получить разрешение на издание газеты «Компас». В новом доносе обвинения становятся более политически направленными (концепция «русской партии» уже сложилась): «Полевого покровительствуют все так называемые патриоты и даже Мордвинов. Все замеченные в якобинизме москвичи: Титов, Киреевский, Соболевский - сотрудники „Телеграфа". Покровители оного князь Вяземский и бывший профессор Давыдов, самый отважный якобинец. Если свыше не взято будет мер, то якобинство приобретет величайшую силу для действования на умы»". Многие из этих имен повторятся в доносе, написанном через год (в мае 1828 г.), — в связи со слухами о том, что кружок «Московского вестника» добивается права на издание политической газеты: «Все эти издатели по многим отношениям весьма подозрительны, ибо явно проповедуют либерализм. Ныне известно, что партию составляют князь Вяземский, Пушкин, Титов, Шевырев, князь Одоевский, два Киреевские и еще несколько отчаянных юношей. Поныне такое между ними условие: поручить издателю „Московского вестника" Погодину испрашивать позволение.
Сей Погодин чрезвычайно хитрый и двуличный человек, который под маскою скромности и низкопоклонства вмещает в себе самые превратные правила. Он предан душою правилам якобинства, которые составляют исповедание веры толпы московских и некоторых петербургских юношей, и служит им орудием».
Итак, с самого начала существования III Отделения Булгарин обращает его внимание на весьма определенный (хотя и обладающий свойством несколько менять свои очертания - в зависимости от конкретных интересов Фаддея Венедиктовича в тот или иной момент) круг литераторов, находящихся под влиянием «русской партии». Это по большей части московская молодежь, выходцы из хороших дворянских семейств (а потому порочные и развращенные, не способные к скромному труду на благо империи, мечтающие о старинных «вольностях» русских боярских родов), руководимые развратным вольтерьянцем Вяземским и использующие в качестве подставной фигуры плебея Михаила Погодина. Мы увидим, что и общая картина литературной жизни, нарисованная Булгариным, и созданные им списки «неблагонадежных» литераторов, - все это будет определяющим образом влиять на литературную политику III Отделения в течение десятилетий.
В письме Бенкендорфу от 25 января 1830 года (предшествовавшем развертыванию полемики против «литературной аристократии» и примечательном по ис-кусству использования самых разных средств воздействия на корреспондента) Булгарин жалуется на то, что его гонят и преследуют враги, сильные при дворе, - Жуковский и Алексей Перовский - «за то именно что я не хочу быть орудием никакой партии»! При обсуждении важнейшей но табуированной для прямого называния темы Булгарин и его покровители пользовались условным языком Булгарин недвусмысленно указывает на то что преследования его обусловлены как раз тем что он преданно служит интересам вполне определенной «партии» и не желает служить другой.
Для дискредитации круга «Литературной газеты» и его «покровителей» Булгарину весьма пригодились события Июльской революции. 10 августа 1830 г. - то есть на следующий день после появления в «Литературной газете» заметки «О новых нападках на литературную аристократию»! - Булгарин представляет в III Отделение донесение о реакции Русского общества на революцию во Франции: «Все, что есть дерзкого, буйного, вольнодумного, революционного между молодыми людьми, покровительствуется партиею Карамзина.
Итак, согласно Булгарину, на Руси по-прежнему безнаказанно действует партия патриотов. Но теперь в ее составе и тактике происходят некоторые перемены. Покровителями партии при дворе оказываются люди «партии Карамзина и Муравьева», то есть прежде всего москвичи и арзамасцы — ненавистные Булгарину Жуковский, Дашков, Блудов. Неблагонадежные молодые люди, успешно делающие карьеру под покровительством этих лиц, - Титов, Одоевский и другие перебравшиеся в Петербург «архивные юноши», о злонамеренности которых Булгарин не раз докладывал еще в 1827 году...
Он предлагает властям и координаты, в которых должна истолковываться позиция этой группы. В толковании Булгарина, апология русского дворянства означает не что иное, как пробужденное новой Французской революцией воскрешение надежд русского дворянства на его сословную независимость. А воскрешение таких надежд в свою очередь означает опасность царствующему дому (и, конечно, тем, кто с этим домом связан), разрушение принципа легитимизма...
