Пожалуй, ни одно литературное направление, из объявивших о себе в громком XX столетии, не провоцировало читателей и исследователей на такое количество недоуменных вопросов, как акмеизм. Почему теория акмеистов была столь беспомощно и неуклюже сформулированной? Как эта беспомощная теория соотносится с замечательными произведениями поэтов-акмеистов? Кто из числа стихотворцев, группировавшихся вокруг Николая Гумилева и Сергея Городецкого, был настоящим, подлинным акмеистом, а кто — случайным попутчиком? И, наконец, — самый главный вопрос, тесно связанный со всеми предыдущими: стоит ли всерьез говорить об акмеизме как о поэтической школе или, может быть, правильнее считать его нежизнеспособным « тепличным растением, выращенным под стеклянным колпаком литературного кружка», «выдумкой» (В. Я. Брюсов)2, не помогающей, а, напротив,— мешающей нам читать и понимать стихи Мандельштама, Ахматовой, Гумилева?
Чтобы ответить хотя бы на некоторые из этих вопросов, необходимо вкратце изложить историю акмеизма: от его почти никем не замеченного рождения до его почти никем не оплаканной смерти.
В начале февраля 1906 года Николай Гумилев получил ободряющее письмо от мэтра символизма Валерия Брюсова, приглашающее молодого поэта к сотрудничеству в лучшем символистском журнале «Весы». 17 февраля этого же года другой символист, Иннокентий Анненский вручил Гумилеву свою только что вышедшую «Книгу отражений» со следующей дарственной надписью: «...И мой закат холодно-дынный с отрадой смотрит на зарю». Спустя почти три года, 26 ноября 1908 года, пользующийся уже достаточно широкой известностью в узких литературных кругах Николай Гумилев впервые попал на знаменитую «башню» Вячеслава Иванова. Именно эти три события, а также спровоцировавшие их обстоятельства, многое предопределили в будущей истории акмеизма. У Анненского Гумилев учился относиться к поэзии как к волшебному таинству:
Десяток фраз, пленительных и странных, Как бы случайно уроня, Он вбрасывал в пространство безымянных Мечтаний — слабого меня.
Так вспоминал Гумилев свои встречи с Учителем в стихотворении «Памяти Анненского». У Брюсова Гумилев учился относиться к поэзии как к трудоемкому ремеслу, «...у Вас, может быть, найдется время и желание написать мне письмо вроде одного из прошлогодних, где на примере моих же стихов. Вы укажете мне, на какие приемы письма я должен обратить особое внимание и какие недостатки уничтожить». С такой, весьма характерной, просьбой обращался юный Гумилев ко второму своему Учителю4.
И, наконец, у Вячеслава Иванова Гумилев учился относиться к поэзии как к трудоемкому ремеслу, которое оттачивается путем совместного чтения постоянно встречающимися поэтами вслух своих стихов, с обязательным их дальнейшим обсуждением. «Ученики приходили к мэтру, подобие литературных семинаров непроизвольно возникало из просмотра нового стихотворного сборника, из обсуждения новой театральной постановки. Каждый вечер студенты Модест Гофман, Измайлов, изредка Гумилев, Ахматова... Щедрость Вячеслава Ивановича Иванова в выслушивании и углублении чужого творчества была изумительна». Так зародились «литературные семинары», проходившие на дому у Вячеслава Иванова — третьего Учителя Гумилева. Впоследствии эти «литературные семинары» переросли в заседания Поэтической Академии, которые Гумилев усердно посещал (наряду с Ахматовой и Мандельштамом).
К 1911 году Гумилев не только в полной мере овладел уникальным опытом ученичества у самых изощренных поэтов современной ему России, но и почувствовал настоятельную необходимость передать свой опыт стихотворцам более молодого поколения. Важным событием в его жизни стала встреча с поэтом Сергеем Городецким — бывшим «питомцем» Вячеслава Иванова, который также почувствовал себя в силах учить молодых искусству стихотворного слова. 20 октября 1911 года состоялось первое собрание организованного Гумилевым и Городецким «Цеха поэтов».
