Критик и журналист Н. А. Полевой в «Московском телеграфе» 6 июня 1827 года поместил заметку о работе художника: «Сходство портрета с подлинником поразительно, хотя нам кажется, что художник не мог совершенно схватить быстроты взгляда и живого выражения лица поэта...» Полевой далее задается вопросом, возможно ли всестороннее отображение лика поэта, постоянно, сиюминутно изменяющегося под влиянием гений пламенного. В конце заметки указывалось, что портрет будет отправлен в Петербург для выставки в Академии художеств.
Однако ему не суждено было попасть на общее обозрение. Судьба портрета сложилась сложно, внешней канвой своей, напоминая, детектив. Владелец портрета С. А. Соболевский отдал работу В. А. Тропинина А. П. Елагиной (частым гостем ее литературного салона бывал Пушкин) для снятия копии. Копию видел Пушкин. Перед отъездом за границу в 1828 году Соболевский оставил портрет на хранение сыновьям Елагиной, братьям Киреевским, вместе с собственной библиотекой. По возвращении обнаружил, что вместо оригинала в богатой раме находится другая, не елагинская, но скверная копия. Портрет исчез. Лишь в середине 50-х годов прошлого века он был обнаружен в меняльной лавке и куплен за 50 рублей директором Московского архива министерства иностранных дел М. А. Оболенским, а в 1909 году приобретен Третьяковской галереей. Портрет получил известность после того, как в 1860 году была сделана с него фоторепродукция сыном владельца Алексеем Оболенским.
Более счастливо сложилась судьба второго портрета работы О. Кипренского. Незадолго до создания портрета, в 1824 году, художник возвратился на родину, в Россию, из Италии, где был увенчан славой одного из лучших живописцев Европы. Его произведение украшало галерею автопортретов во дворце Уффици. Такой чести удостаивались лишь редкие избранники...
Кипренский, создавая портрет Пушкина, подчеркнул в нем поэтическое начало. Не только символической фигурой Музы, НО и всем строем композиции, обликом портретируемого, световой и колористической нюансировкой. Указывает на поэтическую натуру и выражение лица Пушкина своей просветленностью, возвышенностью. Поэт вдохновенен, величав... Взгляд «великолепных больших и ясных глаз», в которых, как казалось современнику, отражалось все прекрасное в природе, устремлен на какое-то видение. Ничто не омрачает в этот миг душу: поэт взволнован захватившим его воображением.
Портрет написан с редкостным мастерством. Это было отмечено самим Пушкиным. Кто не помнит его блестящий отзыв на работу живописца?
- Любимец моды легкокрылой,
- Хоть не британец, не француз,
- Ты вновь создал, волшебник милый,
- Меня, питомца чистых Муз,
- И я смеюся над могилой,
- Ушед навек от смертных уз.
- Себя как в зеркале я вижу,
- Но это зеркало мне льстит.
- Оно гласит, что не унижу
- Пристрастья важных Аонид.
- Так Риму, Дрездену,
- Парижу Известен впредь мой будет вид.
Нетрудно заметить, что вместе с высокой оценкой и благодарностью живописцу в стихах очевидна привычная и столь свойственная Пушкину самоирония. Поэтический отзыв интересен сжатой, емкой и очень точной характеристикой портрета и живописца. Указывается, что Кипренский следовал общепринятой манере («Любимец моды легкокрылой») изображения поэтов по западноевропейским канонам («хоть не британец, не француз»); весьма тонко подмечено, что портрет акцентирует поэтический строй личности портретируемого в изображении его как «питомца чистых Муз»... Приукрашенность облика, романтическая приподнятость тоже изящно выделена поэтом: «Себя как в зеркале я вижу, Но это зеркало мне льстит...»
Пушкин высоко ценил работу Кипренского. После смерти владельца портрета А. Дельвига в 1831 году он хранился в семье Пушкина, в 1916 году был передан в Третьяковскую галерею. Отметили работу живописца и современники поэта. Одним из первых увидел изображение Н. А. Муханов, знакомый поэта, и в письме к брату отметил, что портрет вышел «необычайно похожим». «Портрет работы Кипренского похож безукоризненно...» — писал М. В. Юзефович. А. В. Никитенко, литературный критик, цензор, профессор русской словесности Петербургского университета, так описал в дневнике впечатления о портрете: «Вот он Пушкин. Не смотрите на подпись: увидев его хоть раз живого, вы тотчас признаете его проницательные глаза и рот, которому недостает только беспрестанного вздрагивания; этот портрет писан Кипренским».
Выставленный в Академии художеств, портрет Пушкина работы Кипренского вызвал восхищение многих современников поэта. Популярности портрета способствовало распространение его гравированного варианта, единственного в ту пору способа тиражирования произведений живописи. Гравюра выполнена в том же 1827 году профессором гравировального класса Академии художеств Н. И. Уткиным. Большой мастер, Уткин привнес в работу свое: убрал Гения поэзии (Музу), несколько «упростил» образ, придал портрету камерность.
Гравюра выполнена также по заказу А. Дельвига и прилагалась к альманаху «Северные цветы» на 1828 год, ко второму изданию «Руслана и Людмилы» (СПб., 1828), к альманаху «Подснежник» на 1829 год, а также разошлась в многочисленных оттисках и выполненных по ним новых гравюрах на меди, стали, дереве. Сохранились свидетельства, что именно по гравюрному варианту портрета Кипренского Пушкина узнавали на улицах даже незнакомые с ним люди. Жена Дельвига писала подруге при посылке гравюры Уткина: «...Вот тебе наш милый, добрый Пушкин, полюби его... Его портрет поразительно похож, как будто видишь его самого. Как бы ты его полюбила сама, если бы видела его, как я, всякий день. Это человек, который выигрывает, когда его узнаешь».
Почти столетие публика, художники, скульпторы, пушкинисты брали за образец то изображение Пушкина, которое оставил О. Кипренский. Несколько поколений, по словам художника и искусствоведа Игоря Грабаря, «жили, дышали именно этим образом». А сколько портретов варьировали запечатленный Кипренским образ поэта!
Итак, прижизненные пушкинские портреты акцентировали (за исключением И. Линева) те свойства поэта, которые были присущи «сыну богов, любимцу муз и вдохновенья». Они запечатлевали Поэта, гения, следуя распространенному в ту пору представлению о «жреце священного огня».
