Начало XX века в России было временем небывалого расцвета поэзии, по праву названным серебряным веком вслед за золотым, пушкинским. Это период возникновения в русском искусстве множества новых направлений: символизма, футуризма, акмеизма и других. Как правило, каждое из них стремилось быть новым искусством; большая их часть принадлежала к модернизму. Одна из характернейших черт последнего стремление к разрыву с искусством предшествующей эпохи, отказ от традиции, от классики, постановка и решение новых художественных задач, при этом новыми художественными средствами. И в этом отношении акмеизм, в русле которого складывалось раннее творчество Ахматовой, не был исключением. Однако многое в творческой судьбе автора предопределило тяготение к классически-строгой и гармонично-выверенной традиции русской поэзии XX века. И прежде всего, огромное значение в формировании Ахматовой как поэта имело ее классическое образование, детство, проведенное в Царском Селе, воспитание, данное в лучших традициях русской дворянской культуры. Царское Село маленький город, где взросло так много больших поэтов.
Его воздух пронизан поэзией Пушкина, Державина, Тютчева: Здесь столько лир повешено на ветки, Но и моей как будто место есть... Этим двустишием Ахматова сближает себя и тех, чьим гением творилась русская классическая поэтическая традиция. В своей лирике Ахматова развивает традиционные темы: любовь, творчество, природа, жизнь, история. Любовь, несомненно, самое возвышенное, самое поэтическое из всех чувств, ведь поэту всегда диктует чувство а какое из чувств сравнится с любовью по силе воздействия. Любовные мотивы в лирике Ахматовой представлены во всем их многообразии: встречи и разлуки, измены и ревность, самопожертвование и эгоизм любящих, безответная страсть и мучительное счастье взаимности. Для Ахматовой, как некогда для Тютчева, любовь это союз двух душ, изобилующий внутренними трагедиями: Их съединенъе, сочетанъе, И роковое их слиянье, И... поединок роковой.
А в качестве эпиграфа к самому интимному, любовному своему сборнику автор берет отрывок из стихотворения еще одного своего предшественника в области любовных коллизий, Баратынского: Прости ж навек! но знай, что двух виновных, Не одного, найдутся имена В стихах моих, в преданиях любовных. Любовь становится у Ахматовой неотъемлемой частью человеческого бытия, основой гуманистических ценностей; только с ней возможны и божество, и вдохновенье, и жизнь, и слезы, как писал некогда Пушкин. То есть, говоря словами другого поэта, ставшего классиком еще при жизни, Блока: Только влюбленный имеет право на звание человека. Поэт и поэзия тема, над которой любили размышлять русские лирики, ведь поэт в России больше, чем поэт.
Героиня Ахматовой поднимается над властью жизненных обстоятельств, осознав свою судьбу как особую, провидческую: Нет, царевич, я не та, Кем меня ты видеть хочешь, И давно мои уста Не целуют, а пророчат. Шестикрылый серафим, являвшийся Пушкину, приходит и к героине; лермонтовский пророк, преследуемый своими согражданами, вновь обречен на людскую неблагодарность в ее стихах: Иди один и исцеляй слепых, Чтобы узнать в тяжелый час сомненья Учеников злорадное глумленье И равнодушие толпы. Гражданская лирика неотъемлемая часть творчества Ахматовой. Противопоставления поэт и гражданин для нее просто не существовало: поэт изначально не может не быть со своей страной, со своим народом. Поэт всегда с людьми, когда шумит гроза, и этот тезис своего предшественника Ахматова подтверждает всем творчеством.
Слова, призывающие героиню бросить свой край, глухой и грешный, оцениваются ею как недостойные высокого духа поэзии. Для Ахматовой, унаследовавшей великую традицию русской классики, веление долга превыше всего: Одни глядятся в ласковые взоры, Другие пьют до солнечных лучей, А я всю ночь веду переговоры С неукротимой совестью своей.
Образ Петербурга знаком нам по произведениям Пушкина, Некрасова, Гоголя. Для них он город контрастов, пышный и бедный одновременно; город, где может произойти все; город отвергаемый и обличаемый, но при этом любимый. Эта своего рода символическое воплощение всего мира, вселенский град. Он с самого начала возникает в творчестве Ахматовой. Впитав в себя воздух невских набережных, запечатлев в своей душе светлую и гармоничную правильность его архитектуры, она, вслед за другими, превращает подробности петербургского пейзажа в непреложную поэтическую данность.
Петербург Ахматовой противоречивый, но необыкновенно притягательный город: Но ни на что не променяем пышный Гранитный город славы и беды, Широких рек сияющие льды, Бессолнечные, мрачные сады... Чувство меры, сдержанность, строгая законченность мысли, характеризующие лучшие образцы русской классической поэзии, свойственны и лирике Ахматовой. Она не выплескивает на читателя свои эмоции, не обнажает душу в порыве чувств, а просто, мудро повествует о пережитом. Вот как пишет автор о любовном смятении своей героини: Десять лет замираний и криков, Все свои бессонные ночи Я вложила в тихое слово И сказала его напрасно. Отошел ты, и стало снова На душе и пусто и ясно. Очевидны боль и отчаяние героини но как сдержанно, без надрыва это показано, и в то же время как психологически точно и исчерпывающе дана развязка. В стихотворениях Ахматовой не так много пейзажных описаний.
Пейзаж для нее обычно лишь фон, лишь повод для рассуждения, для описания душевного состояния. Параллелизм происходящего в душе и природе излюбленный мотив классической поэзии.
Для нас привычны уподобления явлений природы человеческим действиям буря плачет, как дитя, гром резвится и играет. В стихотворении Ахматовой Три осени героиня, обращаясь к излюбленнейшей поре русской поэзии, различает в ней три стадии, соответствующие трем стадиям человеческой зрелости: Всем стало ясно: кончается драма, И это не третья осень, а смерть.
Поэзия А. Ахматовой взросла, питаясь великой традицией русской литературы XIX века традицией гуманистической, возвышенной, светлой. Души высокая свобода, верность идеалам, гуманистический пафос, мужественная правдивость изображения, напряженность духовной жизни, тяготение к классическому, ясному, строгому и соразмерному стилю все то, что характерно для русской поэзии прошлого века, вновь появляется именно в ахматовской строке, властной и нежной одновременно.
