Литературная молодость Эмиля Золя завершается серией блестящих газетных статей. Они плотно заполняют творческую паузу между «Мадленой Фера» и «Карьерой Ругонов». В них - ключ к объяснению контраста между «клиническим» романом 1868 г. и «политическим памфлетом» 1871.
Из документов, содержащих первоначальный план «Рутон-Маккаров», видно что Золя в ту пору (1868- 1869) был еще в плену у принципов научно-позитивистической литературы. «Мое произведение,- писал он,- будет не столько социальным, сколько научным... Картина, которую я нарисую,- простой анализ куска действительности, такой, какая она есть. Я изучаю человека, человека, поставленного в определенные обстоятельства (среду), и никаких нравоучений. Смысл и польза моего произведения состоит в том, что оно скажет правду о человеке... обнажит действующие в нем скрытые пружины наследственности и покажет пути воздействия на человека окружающей среды. Дело законодателей и моралистов принять во внимание мои книги, извлечь из них нужные выводы и подумать о том, как врачевать раны».
С 28 июля по 10 августа 1870 г. в оппозиционной газете «Сьекль» печатаются первые главы «Карьеры Ругонов», которая явно противоречит этим замыслам. Вернее, в ней довольно неожиданно для тех, кто помнил «Терезу Ракен», «научные» разделы о биологических истоках семьи объединились с другими, содержащими великолепную, яростную, искреннюю атаку писателя на политический карьеризм и антинародный террор буржуазии. Прерванная войной публикация романа была закончена той же газетой в марте 1871 г. В октябре этого года «Карьера Ругонов» вышла целиком у Лакруа. За ней следовали другие тома «Естественной и социальной истории одной семьи во времена Второй империи», не всегда равноценные, но все дальше уводящие от узко физиологического штампа прозы Золя 1867-1868 гг. в сторону социально-исторического обличительного жанра. Творческая метаморфоза Золя наметилась в результате кризиса, пережитого страной и им самим в годы войны, революции и разгрома Коммуны. Выступления Золя в периодике тех лет стали зеркалом его переживаний и средством выражения его общественной реакции.
Несомненно, правы те из новейших исследователей журналистского наследия Золя, которые говорят о незаменимом значении его публикаций в демократической прессе конца 60-х - начала 70-х годов для понимания мировоззренческих основ «Ругон-Маккаров» (М. Кан, А. Миттеран, С. Маневич и др.). Верно и то, что опыт документальной публицистики тех лет, у Золя всегда беллетризированной, образной, эмоциональной, субъективно окрашенной, немало дал для стиля будущего прославленного писателя.
К этому нужно добавить и нечто, еще никем не сказанное. Очерки, статьи, хроники, воспоминания Золя в республиканских газетах накануне написания «Ругон-Маккаров» бесценны также для уточнения взглядов Золя на искусство, в их наиболее чистой, отточенной остротой политической ситуации осмысленности.
Война как синоним Империи - тема всей демократической печати. Золя снова выступил по поводу этой глубоко волновавшей страну проблемы резче других. За антивоенные статьи в «Ла Клош» его привлекли к судебной ответственности. Процесс не состоялся только из-за начала осады Парижа. Давний враг грабительских войн, несущих смерть и разрушения народам («Кровь», «История Юлия Цезаря» и др.), Золя вопреки официальной пропаганде громил милитаризм Наполеона III. Через несколько дней после начала франко-прусской войны он поместил в газете Луи Ульбаха маленький очерк «Деревушка» (25.УП 1870), поразительный по своей трагической поэтичности и силе убеждения. Золя, пожалуй, впервые в этом крохотном наброске обнаружил новое свойство своего пылкого и лирического дарования - гражданственный пафос. «Деревушка» Золя - безвестный уголок страны, ставший историческим документом преступного уничтожения мирных тружеников, сегодня кажется прообразом Лидице и Орадура...
Рядом с убежденными республиканцами и демократами - Гюго, Жорж Санд, Мишле - Золя называет Бальзака, «Бальзака, который, как ему казалось, отрицал то, что они утверждали». «...Сколь же велика мощь революции,- рассуждает Золя,- если она смогла подчинить себе такого человека помимо его воли и незаметно для него! Роялист стал демократом, католик вольнодумцем...».
В этой статье Золя впервые выдвигает проблему формирования художественного гения под влиянием исторических условий и прогрессивных политических идей, а также проблему народности подлинного реализма.
Объективная правда истории подсказала Бальзаку, что не среди «испорченной до мозга костей» аристократии и не среди буржуа - «эгоистов, честолюбцев, жадных животных, настойчиво, упрямо подстерегающих свою долю добычи», а среди народа «надо искать свободный и живой дух нации». Гений находит себя в служении общественному прогрессу. Творчество Золя «полная жизни драма» и «грандиозный обвинительный акт, не имеющий себе равного ни в одной литературе». «Революция не только сделала Бальзака бессознательным демократом, она сделала его также провидцем, пророком будущего».
