Эстетическая позиция А. А. Фета как художника «чистого искусства»

А.А. Фет оказался трудным для объяснения явлением русской поэзии как для современной критики, так и для последующего литературоведения. Демократическая общественность осуждала его уход от злободневных социальных вопросов, за чрезмерно камерный характер его поэзии. Не улавливались тонкости его наблюдений и поэтического и художественного мастерства. Он сложен и противоречив еще и в следующем отношении: чрезвычайно большой разрыв был между Фетом - тонким лириком и Шеншиным - человеком. Фет дружит с великим князем Константином Константиновичем), который тоже писал стихи и считал себя учеником Фета. Он доволен своей судьбой, ведет себя крайне эгоистично и утрачивает расположение даже самых ближайших друзей: Я.П. Полонского, Н.Н. Страхова и др. Многие помещичьи замашки его И.С. Тургенев называл «фетовским безобразничанием».

Фет позволял себе бравировать парадоксами: «Художественное произведение, в котором есть смысл, для меня не существует». «В нашем деле истинная чепуха и есть истинная правда». «Моя муза не лепечет ничего, кроме нелепостей». Поэтому-то Д.И. Писарев платил ему тем же и начисто в своих статьях перечеркивал хоть какое-нибудь значение Фета-стихотворца.

Фет так изобразил свои взаимоотношения с Л.Н. Толстым в 1891 году в письме к Константину Романову: «Беседа с могучим Толстым для меня всегда многозначительна, но, расходясь в самом корне мировоззрения, мы очень хорошо понимаем, что я, например, одет в черном и руки у меня в чернилах, а он в белом, и руки в мелу. Поэтому мы ухитряемся обнимать друг друга, не прикасаясь пальцами, марающими приятеля».

Тяжким грузом оставались такие его поэтические выпады, как: «Псевдопоэту» - против Некрасова, который ценил его, хвалил в печати за достойные стихотворения; выпад против народовольцев - «1 марта 1881 года»; против целого поколения - «К памятнику Пушкина» и даже целых народов, угнетенных в царской России. Пример - фетовская надпись на книжке стихотворений Тютчева:

Вот наш патент на благородство,
Его вручает нам поэт;
Здесь духа мощного господство,
Здесь утонченной жизни цвет.
В сыртах не встретишь Геликона,
На льдинах лавр не расцветет,
У чукчей нет Анакреона,
К зырянам Тютчев не придет.
Но муза, правду соблюдая,
Глядит: а на весах у ней
Вот эта книжка небольшая
Томов премногих тяжелей.
(1883)

Первый сборник фетовских стихотворений «Лирический Пантеон» (1840) вызвал доброжелательный отзыв Белинского: «А г. Фет много обещает», «из живущих в Москве поэтов всех даровитее г-н Фет», в числе его стихотворений «встречаются истинно поэтические». В статье «Русские второстепенные поэты» (1850) Н.А. Некрасов назвал некоторые стихи уже позабытого к этому времени Фета «превосходными» - и тут же с нелицеприятной заинтересованностью как мастер мастеру указал, что встречаются и неудачные стихи, «недостаток довольно нередкий». На небрежность Фету будут указывать и самые искренние его друзья - Тургенев, Полонский, Страхов...

В 1856 году в связи с выходом очередного сборника стихов Фета Некрасов писал: «Читатели знают нашу любовь к таланту г. Фета и наше высокое мнение о поэтическом достоинстве его произведений. Смело можно сказать, что человек, понимающий поэзию и охотно открывающий душу свою ее ощущениям, ни в одном русском авторе, после Пушкина, не почерпнет столько поэтического наслаждения, сколько доставит ему г. Фет. Из этого не следует, чтобы мы равняли г. Фета с Пушкиным; но мы положительно утверждаем, что г. Фет в Доступной ему области поэзии такой же господин, как Пушкин в своей, более обширной и многосторонней области». В этом отзыве есть все: и личная «слабость» к поэту, и признание прав на очерченный им себе круг поэтических интересов, и указан масштаб: рядом с Пушкиным, сразу же вслед за ним!

Чернышевский отмечал «прекрасный лирический талант Фета»; сколько тонкого понимания «поэзии сердца»! В одном из писем Чернышевский даже подчеркнул, что поэзия без «тенденции» ему больше нравится. Это он писал Некрасову в 1856 году, и отклик его письма чувствуется в цитированном отзыве Некрасова о Фете.

Суровый враг «мотыльковой поэзии» М.Е. Салтыков-Щедрин писал, что большая часть стихотворений Фета «дышит самою искреннею свежестью», она «покоряет себе сердца читателей», романсы на стихи Фета «распевает чуть ли не вся Россия». И опять с трезвой точностью говорится о неровном качестве стихов, о том, что «тесен, однообразен и ограничен» мир Фета, хотя и мало кто сравнится с ним в «благоухающей свежести».

Добролюбов, говоря о Фете как о мастере «улавливать мимолетные впечатления», в сущности, ставил уже проблему импрессионизма Фета, до сих пор удовлетворительно никем из ученых не проясненную. Вот рваная композиция, условные знаки движений любви, импрессионизм:

Шепот, робкое дыханье,
Трели соловья,
Серебро и колыханье
Сонного ручья,
Свет ночной, ночные тени,
Тени без конца,
Ряд волшебных изменений
Милого лица,
В дымных тучках пурпур розы,
Отблеск янтаря,
И лобзания, и слезы,
И заря, заря!..
(1850)

Не так уж просты и однозначны мнения о Фете таких его ценителей, как Л.Н. Толстой, Достоевский, Тютчев, Чайковский, Блок.

Фет много стихов посвятил Толстому, его жене Софье Андреевне и свояченице Т.А. Кузминской. Стихи Фета Толстой ценил очень высоко. И все же... Следовало бы помнить, чтой произошел между ними своего рода разрыв. В письмах Толстого к друзьям и к самому Фету то и дело обнаруживается несогласие с поэтом, критика его узкого эгоцентрического мира. Пессимистическую философию стихотворения «Никогда» (1879) Толстой решительно оспорил: «...Я бы не захотел опять в могилу... Для меня остаются еще мои отношения богу, т.е. отношения к той силе, которая меня произвела, меня тянула к себе и меня уничтожит или видоизменит». Расчеты Фета с судьбой были короче; он упорно защищал свою концепцию:

Радость чуя,
Не хочу я
Ваших битв...
(1890)

Это уход не от хозяйственных и житейских забот богатеющего помещика, а от настоящих битв, «ваших» битв...«Что ты за существо - не понимаю... - писал Полонский Фету по поводу стихотворения «Какая грусть! Конец аллеи...» (1862). - Откуда у тебя берутся такие елейно чистые, такие возвышенно-идеальные, такие юношественно-благоговейные стихотворения?.. Какой Шопенгауэр, да и вообще какая философия объяснит тебе происхождение или психический процесс такого лирического настроения? Если ты мне этого не объяснишь, то я заподозрю, что внутри тебя сидит другой, никому неведомый, и нам, грешным, невидимый человечек, окруженный сиянием, с глазами из лазури и звезд, и окрыленный! Ты состарился, а он молод! Ты все отрицаешь, а он верит!.. Ты презираешь жизнь, а он, коленопреклоненный, зарыдать готов перед одним из ее воплощений...» Даже Полонский, во многом близкий Фету поэт, не мог постигнуть этой двойственности! В письме Толстого к Боткину читаем: «И откуда у этого добродушного толстого офицера берется такая непонятная лирическая дерзость, свойство великих поэтов».

Есть три позиции в объяснении Фета. Первая: мы хотим знать только «хорошего» Фета, крупнейшего лирика, и ни до чего другого Фет и Шеншин, поэт и делец, и хотя шеншин часто мешал Фету, эти помехи надо игнорировать как чисто эмпирические обстоятельства, как недоразумения частной жизни, будничную суету, не стоящую внимания. И, наконец, третья позиция: имеются диалектические связи между Фетом и Шеншиным, между благоухающим лириком и воинствующим консерватором. Нас должна интересовать диалектика связей между жизнью и убеждениями Фета, с одной стороны, и его «чистой» лирикой - с другой.Подлинную диалектику надо искать не в уродливых связях - соотношениях Фета с Шеншиным, величайшего лирика с корыстолюбивым помещиком - этот путь ложный и непродуктивный. Связи могут быть только между фетовским поэтическим миром и беспредельным миром общечеловеческой жизни, жизни природы, общества. Подлинная правда Фета сформулирована им самим в одной из статей 1867 года: «Только человек и только он один во всем мироздании чувствует потребность спрашивать: что такое окружающая его природа? откуда все это? что такое он сам? откуда? куда? зачем? И чем выше человек, чем могущественнее его нравственная природа, тем искреннее возникают в нем эти вопросы».

Можно ли всерьез принимать круг «обязательных» тем, очерчиваемых Фетом для своей поэзии, определенно с полемическим вызовом по адресу гражданской поэзии: