Дайте пощупать ваш пульс!

– спросил он. Я ответил, что не болит. – Закройте глаза, – приказал он, – плотно сдвиньте ноги и прыгайте назад, как можно дальше.

Я всегда хорошо прыгал назад с завязанными глазами, поэтому легко исполнил приказание. Голова моя ударилась об угол двери в ванную комнату, которая была оставлена отворенной и находилась на расстоянии всего трех футов. Доктор очень сожалел об этом. Он не заметил, как дверь открылась.

Он закрыл ее. – Теперь дотроньтесь правым указательным пальцем до носа, – сказал он. – Где он? – спросил я. – На вашем лице, – ответил он. – Я спрашиваю про правый указательный!

– объяснил я. – Извините, пожалуйста, – сказал он. Он снова отворил дверь в ванную комнату, и я вынул палец из дверной щели. Проделав удивительный персто-носовой фокус, я сказал: – Я не могу обманывать вас относительно симптомов, доктор. Я, действительно, чувствую что-то в роде боли в затылке. Он не обратил внимания на этот симптом и внимательно исследовал мое сердце слуховой трубочкой, за один пенни играющей последние популярные арии.

Я чувствовал себя, как гитара. – Теперь, – сказал он, – скачите, как лошадь, вокруг комнаты в течение пяти минут. Я, как мог лучше, изобразил забракованного першерона, выводимого из Мэдисон-сквэра. Затем, не бросив в трубку пенни, доктор снова стал выслушивать меня. – В нашей семье не было сапа!

– сказал я. Консультант поднял палец и держал его на расстоянии дюйма от моего носа. – Смотрите на мой палец!

– скомандовал он. – Пробовали вы когда-нибудь мыло Пирса?.. – начал я. но он быстро продолжал свое исследование.

– Теперь смотрите в оконный пролет! На мой палец! В окно! На мой палец!

В окно! На мой палец! В окно! Так продолжалось три минуты. Он об'яснил, что это исследование деятельности мозга. Мне оно показалось очень легким. Я ни разу не принял его пальца за оконный пролет.

Готов побиться об заклад, что если бы он употреблял фразы: «Смотрите, так сказать, отбросив заботы, вперед – или вернее в бок – по направлению к горизонту, подпертому, так сказать, вставкой прилегающего флюида», или возвращая теперь, или, скорее, отклоняя ваше внимание, сосредоточьте его на моем поднятом персте», – бьюсь об заклад, что сам Харри Джемс в таком случае не выдержал бы экзамена! Спросив меня затем, не было ли у меня двоюродного деда с искривлением спинного хребта и троюродного брата с опухолью лодыжек, оба доктора ушли в ванную комнату и сели на край ванны для консультации. Я с'ел яблоко и посмотрел сперва на свой палец, а потом в окно.

Доктора вышли с серьезным видом – более того! – они были похожи на надгробные памятники или на любительское издание актов штата Теннеси. Они составили расписание диэты, которой я должен был подвергнуться. Согласно ей, мне предписывалось есть все то, о чем я когда-либо слышал, за исключением улиток. – Вы должны строго следовать этой диэте, – сказали доктора. – Я последую за ней целую милю, если только смогу достать все то, что здесь написано.

– Еще важно, – продолжали они, – быть на открытом воздухе, в движении. А вот рецепт, который принесет вам большую пользу. Затем каждый из нас что-нибудь унес.

Они – свои шляпы, а я – ноги. Я пошел к аптекарю и показал ему рецепт. – Это будет стоить два доллара 87 центов за бутылочку в унцию. – Не дадите ли вы мне кусочек бечевки, которой вы завязываете пакеты? – спросил я. Я просверлил в рецепте дырку, продел в дырку веревку и повесил рецепт себе на шею, под рубашку.

У всех нас есть суеверия. Мое заключается в вере в амулеты. Разумеется, у меня не было никакой опасной болезни, но, тем не менее, я был очень болен. Я не мог работать, спать, есть или играть на бильярде. Единственным способом возбудить некоторое сочувствие было не бриться в течение четырех дней.

Даже и тогда кто-нибудь говорил: – Ну, старина, вы кажетесь крепким, как сосновый сук. Погуляли в Мэнских лесах, а? Вдруг я вспомнил, что мне нужен открытый воздух и движение. Я поехал на Юг, к Джону. Джон – это что-то в роде родственника. У него – дача в семи милях от Пайнвилля. Эта дача находится на высоте и на самом кряже Синих гор, в штате слишком почтенном, чтобы вмешивать его в эту полемику.

Джон встретил меня в Пайнвилле, на зубчатой дороге, и мы отправились к его дому. Это был большой коттэдж, стоявший на холме, окруженном сотнями гор.

Мы вышли на его собственной частной платформе, где семья Джона и Амариллис встретили и приветствовали нас. Амариллис немного испуганно глядела на меня.

Кролик пробежал по холму между домом и нами. Я бросил картонку с платьем и бегом бросился за ним. Пробежав около двадцати ярдов и увидев, что он исчез, я сел на траву и стал безутешно плакать. – Я не в состоянии больше поймать кролика, – рыдал я: – я более ни на что не годен.

Уж лучше бы мне умереть! – – Что это? Что с ним, Джон? – услышал я вопрос Амариллис. – Нервы немного расшатаны, – ответил Джон спокойно. – Не волнуйся! Вставай, охотник за кроликами, и иди в дом, пока бисквиты не остыли.

Наступали сумерки, и горы благородно походили на описание, сделанное миссис Мерфи. Вскоре после обеда я объявил, что мог бы спать год или два, включая установленные праздники. Меня отвели в комнату, большую и прохладную, как цветник, в которой стояла кровать, широкая, как лужайка. Вскоре и все остальные пошли спать, и кругом воцарилась тишина. Я целые годы не слышал подобной тишины. Она была абсолютна. Я поднялся на локте и прислушивался к ней.

Спать? Мне казалось, что, если бы я только услышал, как мерцает звездочка, и как завастривается травинка, я мог бы довести себя до сна. Однажды мне послышался звук, точно при повороте грузовой шхуны забился парус по ветру, но я решил, что это, вероятно, только шевелится ковер. Я все-таки продолжал слушать. Вдруг какая-то запоздалая пичужка вспорхнула на подоконник, и голосом, который ей, вероятно, казался сонным, издала звук, обыкновенно переводимый словами «чирик». Я подпрыгнул в воздух.

– Эй, что случилось? – крикнул Джон из своей комнаты, расположенной над моей. – Ничего, – ответил я, – кроме того, что я нечаянно ударился головой об потолок. На следующее утро я вышел из подъезда и взглянул на горы. Видно было сорок семь гор. Я вздрогнул, вошел в большую гостиную, взял с полки «Домашнее руководство по медицине» Панкоста и начал читать. Джон вошел, отнял книгу и вывел меня из дома.

У него есть ферма в триста акров, снабженная обыкновенными придатками в виде рабочих, мулов, сараев и бороны со сломанными тремя передними зубьями. В детстве я видел подобные вещи, и сердце мое стало замирать. Когда Джон заговорил о люцерне, я сразу повеселел. – О, да, – сказал я: – ведь, она была в хоре… как это… – Зеленая, знаешь ли, – добавил Джон, – и нежная.

Ее надо запахивать после новой жатвы. – Знаю, – сказал я.

– И трава растет на ней. – Верно, – сказал Джон, – ты все-таки понимаешь кое-что в фермерском деле. – Я знаю кое-что о некоторых фермерах, – сказал я: – надежный косарь скосит их когда-нибудь. Когда мы возвращались домой, нам перешло дорогу какое-то красивое и незнакомое создание.

Я остановился, очарованный, и уставился на него глазами. Джон терпеливо ждал, покуривая папироску. Он-современный фермер! Через десять минут он спросил: – Ты что же, целый день намерен стоять и смотреть на этого цыпленка?

Завтрак уже почти готов. – Цыпленок?

– спросил я. – Курочка из породы белых орлингтонов, если тебе хочется знать в точности. – Белые орлингтоны? курочка? – повторял я с захватывающим интересом. Белая курочка с грациозным достоинством уходила прочь, а я следовал за ней, как ребенок за сказочным дудочником.

Джон предоставил мне на это еще пять минут, затем взял меня за рукав и повел завтракать… Побыв там около недели, я начал тревожиться. Я хорошо спал и ел и начал находить удовольствие в жизни.

Это совсем не годилось для человека в моем безнадежном положении. Поэтому я сполз вниз на станцию зубчатой дороги, взял билет в Пайнвилль и отправился к одному из лучших врачей в городе… Теперь я уже точно знал, что надо делать, когда нуждаешься в медицинской помощи. Я повесил шляпу на спинку стула и быстро проговорил: – Доктор, у меня цирроз сердца, артериосклероз, неврастения, острое несварение желудка и выздоровление. Я буду жить на строгой диэте. Я буду брать теплую ванну вечером и холодную днем. Я постараюсь быть веселым и направлять мысли на приятные предметы.

Из лекарств я предполагаю принимать по фосфатной пилюле три раза в день, предпочтительно после еды, и микстуру, состоящую из тинктуры генцианы, хины и кардамона. На каждую столовую ложку этого средства я буду принимать тинктуру нуксвомики, начиная с одной капли и прибавляя по одной капле ежедневно, пока не будет достигнута максимальная доза. Капать я буду медицинским капельником, который может быть приобретен в каждой аптеке за пустячные деньги. Доброго утра!