«Фауст» есть чисто человеческое, правильнее — чисто эгоистическое произведение. Германия в то время вся распадалась на атомы; каждый хлопотал о человеке вообще, то есть в сущности о своей собственной личности. Фауст, с начала до конца трагедии, заботится об одном себе». «Куда, к чему ему обратиться? Для Фауста не существует общество, не существует человеческий род: он весь погружается в себя; он от одного себя ждет спасения. С этой точки зрения, трагедия Гёте является нам самым решительным, самым резким выражением романтизма...»
«Фауст» Гете, по Тургеневу, великое эгоистическое произведение. Но иным в ту пору оно и не могло быть. Его должен знать русский читатель. «Несмотря на свою германскую наружность, он может быть понятней нам, чем всякому другому народу»; «. . .Все наши сомнения, наши убеждения возникают и проходят иначе, чем у немцев; наши женщины не походят па Гретхен; наш бес — не Мефистофель... Нашему здравому смыслу многое в «Фаусте» покажется странным и вычурным...»; «Мы не будем бессмысленно преклоняться перед «Фаустом», потому что мы русские; но поймем и оценим великое творение Гёте, потому что мы европейцы...»; «вообще весь «Фауст» должен спасительно па нас подействовать; он в нас пробудит много размышлений...»
Пушкинская «Сцена из Фауста» — пример такого глубокого понимания трагедии Гете, пример пробуждения серьезных размышлений о философии мирового образа Фауста. Слово-термин «эгоизм», придя в Россию во вторую половину XVIII века, переводился на русский язык как «самость». Самость стала нравственной болезнью XIX века, но ее первые симптомы Пушкин, вооруженный историческим реализмом, увидел уже в эпохе
Возрождения. Открытие Пушкина вносило в европейскую литературу русскую мысль, пафосом которой была высокая защита человека, глубокая и воинствующая вера, что есть у человека иной путь (противопоказанный самости) подлинно гуманистической реализации всех его духовных, нравственных и общественных возможностей.
Как важнейшую особенность творческого гения Пушкина обычно отмечают его всемир-ность, его протёизм — способность проникать в дух различных эпох и народов, его свободное использование мировых сюжетов. Действительно, отзывчивость Пушкина, его глубокий интерес к художественному наследию человечества и способность к перевоплощению удивительны и беспримерны. Этот интерес и эта отзывчивость с наибольшей полнотой проявились в зрелый период, когда пушкинский реализм достиг своего наивысшего расцвета, — в 1830-е годы.
Бесчеловечность пушкинского творчества исторически и национально обусловлена. Объяснить ее — значит понять еще одну существенную грань национального своеобразия пушкинского реализма. В чем же она, именно эта неповторимая пушкинская всечеловечность? Уже давно замечено, что отзывчивость Пушкина глубоко индивидуальна, что она отличается от отзывчивости других великих писателей — Шекспира и Сервантеса, Гете и Шиллера. Отличие это определяется и объясняется по-разному, важно, что все его замечают. Достоевский, например, указывал: «Обращаясь к чужим народностям, европейские поэты чаще всего перевоплощали их в свою же национальность и понимали по-своему. Даже у Шекспира его итальянцы, например, почти сплошь те же англичане. Пушкин лишь один изо всех мировых поэтов обладает свойством перевоплощаться вполне в чужую национальность».
Ключом к пониманию индивидуально-пушкинской всемирности и пушкинского исторического реализма является его философско-эстетическая мысль, сформулированная в 1836 году в одной из рецензий. Говоря о праве поэта использовать открытия других, Пушкин отвергает рабское подражание и вкладывает в старый и традиционный термин новое и глубокое содержание. Он писал: «Талант неволен, и его подражание не есть постыдное похищение — признак умственной скудости, но благородная надежда на свои собственные силы, надежда открыть новые миры, стремясь по следам гения, или — чувство, в смирении своем еще более возвышенное: желание изучить свой образец и дать ему вторичную жизнь».
Реализм и историзм объясняли дух времени и тайну национальности. Национальный опыт позволял поэту, идя по следам гениев, открывать новые миры или давать известному образцу вторую жизнь, то есть делал его способным выражать русскую мысль, нести людям русское решение «вечных вопросов».
