Одним из открытий А. П. Чехова было осознание и изображение в своих произведениях непредсказуемости перемен, даже сломов в эволюции личности. Наиболее ярко, почти манифестарно, с точки зрения писательской техники, это отразилось в Рассказе неизвестного человека, впервые опубликованном в 1893 г. («Русская мысль», № 2) – ровно за десять лет до создания «Вишневого сада». Главные герои и повести и пьесы – революционеры, но только разных эпох. Между ними бурные перемены в русской жизни на отрезке в десятилетие, которые определили их несходство. Разница между ними, казалось бы, и в другом: герой «Рассказа неизвестного человека» разочаровался в революции, в идее терроризма, по ходу повести стал принципиально иным человека, а Петя Трофимов остается верен своим идеям. Но мы знаем, что в пьесах Чехова не только открытый финал, но и скрытые, непредсказуемые развороты в судьбе воображаемых персонажей. Не исключение в этом отношении и Петя Трофимов.
Чехов многое знал наперед, знал глубинные свойства людской психологии, а одно из них – нередко случающееся рождение в одном человеке, особенно мыслящем человеке «идеи» принципиально другого.
Прототипами главного героя «Рассказа неизвестного человека», как установила Е. М. Сахарова, были многие революционеры. В первую очередь Л. А. Тихомиров со своей нашумевшей исповедью «Почему я перестал быть революционером» (1888), И. П. Ювачев, который после ареста и приговора к смертной казни через повешение был помилован и заключен в Шлиссельбургскую крепость. Ювачев за год, проведенный в заключении, изменился настолько, что «из борца, завоевателя свободы насильственным путем… превратился в миролюбца в духе Толстого». К этим словам В. Фигнер Е. М. Сахарова добавляет: «…Ювачев пережил и увлечение религией, что хотело использовать тюремное начальство, предлагая ему постричься в монахи» [1; 467]. Отголоски этих реалий Е. М. Сахарова нашла в «Рассказе неизвестного человека»: «То мне хотелось уйти в монастырь, сидеть там по целым дням у окошка и смотреть на деревья и поля…» (С., 8, 140).
С. Н. Булгаков в публичной лекции 1904 года «Чехов как мыслитель», прочитанной уже после смерти писателя, особое внимание уделял «Рассказу неизвестного человека». Он цитирует слова революционера, в которых главное – тоска по Богу: «Какие роковые, дьявольские причины помешали вашей жизни развернуться полным весенним цветом, отчего вы, не успев начать жить, поторопились сбросить с себя образ и подобие Божие?..» [2; 545]
Интересен разворот прототипов чеховского героя, да и его самого, от террора и идеи революции к Богу, к религиозным исканиям, толстовству. Казалось бы, к Пете Трофимову это не имеет никакого отношения. Но ведь с ним мы расстаемся в тот самый 1903 год (год завершения «Вишневого сада»), когда заметным событием в русской общественной жизни стало появление книги С. Н Булгакова «От марксизма к идеализму» (СПб.) [11] Книга эта уже своим названием ознаменовала неожиданный, на первый взгляд, но закономерный перелом в судьбе одного из виднейших представителей русского марксизма чеховской эпохи С. Булгакова (да и не только его, но и Н. Бердяева). И кто знает, не был ли заложен подобный код Чеховым в Пете Трофимове. По крайней мере, очевидно: чеховский герой не мог остаться в неизменном состоянии. Другое дело, что мы не знаем, какие мировоззренческие перемены проявились бы в нем, живи Чехов дольше.
До появления «Вишневого сада» С. Булгаков высоко ценил творчество Чехова, но все же ставил его ниже Достоевского, Толстого и Тургенева [3; 464]. Буквально через год, после премьеры «Вишневого сада», Булгаков в уже упоминавшейся лекции «Чехов как мыслитель», в названии которой отразилась «постановка вопроса», который, как пишет философ, «для многих… звучит парадоксально» [2; 539], он меняет свой взгляд на Чехова. «Вишневый сад» занимает в статье одно из центральных мест. Героем, наиболее близким Булгакову, является Петя Трофимов. Его монолог «Подумайте, Аня, ваш дед, прадед и все ваши предки были крепостники…», включая слова в конце: «…чтобы начать жить в настоящем, надо сначала искупить наше прошлое, покончить с ним, а искупить его можно только страданием, только необычайным, непрерывным трудом» (С., 13, 237–238), Булгаков называет «последним словом, обращенным к русскому обществу в последней пьесе [Чехова]» [2; 563].
Итак, если говорить о нашем восприятии чеховского Пети Трофимова и инвариантности прочтения его судьбы, перед нами «текст искусства», если говорить о Сергее Булгакове – перед нами «текст жизни». Прямых параллелей между двумя этими «текстами», так же, как и между чеховским персонажем и С. Булгаковым, одной из ярчайших фигур начала русского социал-демократического, а затем религиозно-философского движения нет, но все же между ними можно найти точки соприкосновения.
Хочется сразу обозначить: речь вовсе не идет о том, что С. Н. Булгаков был прототипом Трофимова. Э. А. Полоцкая писала в связи с проблемой прототипов о студенте Киевского университета В. И. Кисилеве, с которым «охотно беседовал» Чехов во время пребывания вместе с О. Л. Книппер в Уфимской губернии. Этот студент сидел в тюрьме за политическую деятельность (С., 13, 484–485). Впрочем, затем Э. А. Полоцкая добавляет: «О конкретной близости этого героя к реальному лицу сведений нет, за исключением одного указания К. С. Станиславского – о том, что Чехов «внес» в образ некоторые черты юноши из Любимовки…» (там же).
Повторяем, в статье нет даже и намека на то, что С. Н. Булгаков был прототипом Трофимова. Дело в другом: С. Н. Булгаков – яркий пример из «реальной» жизни начала ХХ века и того, какие, казалось бы, непредсказуемые перемены могут произойти в человеке, даже в революционере. И другая сторона проблемы: Булгаков в своих статьях эпохи марксизма отразил многие искания молодого поколения того времени, которые определенным образом корреспондируются в идеях чеховского героя. При этом речь идет о Сергее Булгакове – марксисте, потом – на переломе от марксизма и к идеализму, а не о Сергии Булгакове – священнике и религиозном мыслителе.
В судьбе созданного фантазией Чехова Трофимова и С. Н. Булгакова много общего. Булгаков родился в 1871 году. Сложнее вычислить «дату рождения» чеховского Пети Трофимова. Как отмечает Э. А. Полоцкая, замысел «Вишневого сада» обыкновенно относят к весне 1901 года» (С., 13, 471). В драматургическом произведении, если оно не историческое и не условное, если в нем нет сценической экспозиции, опрокинутой в прошлое, действие, как правило, происходит в «текущем» времени, совпадающем в определенном отношении со временем написания пьесы. Не случайно действие «Вишневого сада» начинается весной. По крайней мере, в комедии отразились общественные настроения начала 1900-х годов. Итак, если взять за точку отсчета хронотопа чеховской пьесы 1901 год и вспомнить слова Раневской о Пете: «Вам двадцать шесть или двадцать семь…» (С., 13, 234), то условная дата рождения чеховского героя – 1874 год или 1875 год. Получается, что при всей разнице в возрасте в три–четыре года С. Булгаков и Петя Трофимов принадлежат примерно к одному поколению. К тому же сам Петя говорит о себе: «Мне еще нет тридцати…» (С., 13, 238). Вполне возможно, что Раневская неточно, наугад называет возраст Трофимова – тогда С. Булгаков и он вовсе ровесники. Они принадлежат к поколению, которое к началу 1900-х годов активно вошло в общественную жизнь. Но П. Трофимов и С. Булгаков представляют разные слои молодой части русского общества, увлеченной революцией. Первый – «нижний», второй – исключительный. С. Булгаков стал виднейшим представителем своего поколения. Это судьба единиц, избранных. Петя Трофимов – «обычный» человек, которых безымянных были тысячи, которые, впрочем, и вершат историю.
Еще немного дат… 1870 – год рождения В. И. Ленина, 1873 – А. А. Богданова, 1875 – А. В. Луначарского, 1877 – И. П. Каляева, 1878 (по уточненным данным [4; 1155]) – И. В. Сталина. Этот список можно расширить, а тем самым расширить весь спектр судеб поколения революционеров.
Но вернемся к некоей общности судьбы Трофимова и Булгакова. Как писал В. В. Сапов, Булгаков «не мог похвастаться ни знатностью своего рода, как Н. А. Бердяев, ни происхождением из высокоинтеллектуального семейства, как, скажем, П. Б. Струве или Б. А. Кистяковский. С. Н. Булгаков являл собою… тип русского простонародного интеллигента» [5; 16]. Как известно из воспоминаний самого С. Булгакова, родился он в «Ливнах – небольшом (12 тысяч) городе Орловской губернии» [6; 65]. Отец его был кладбищенским священником. Семья жила в «деревянном доме в пять комнат, расширявшемся пристройками», который «принадлежал семейству матери» [6; 65]. Но даже этот скромный дом, по свидетельству С. Н. Булгакова, «был все-таки больше и выше, чем дано было большинству в нашем городе, и это преимущество неизменно отражалось в моей совести, как некая незаслуженная привилегия, и будило и бременило своей незаслуженностью, давало ей заповедь на всю жизнь» [6; 65–66]. Такая повышенная совестливость, скромность присущи и Пете Трофимову.
Вспомним его реплику в ответ на подозрение Лопахина в высокомерии «Зачем нос драть? Я мужик… попросту»: «Твой отец был мужик, мой – аптекарь, и из этого не следует решительно ничего» (С., 13, 244).
Окончание сочинения: 1
2 3
