Для человека 30-х годов религия воплощала не только и не столько идеалистическое мировосприятие, сколько служила опорой для некоей внешней веры в великое предназначение человека и в конечное торжество разума и добра. Отсюда романтики, в том числе и Лермонтов, делали, как известно, отнюдь не религиозные выводы. Человек обязан стремиться к совершенству, полному и вечному, Максимализм этих стремлений вытекал из религиозных представление, но к ним не сводился, а далеко опережал их и содержал возможность их новой, мятежной интерпретации. Впоследствии в «Герое нашего времени» Лермонтов будет иронизировать над наивным религиозным сознанием «премудрых; людей», убежденных, будто небо помогает им в их деяниях, но отметит, что эта наивная вера делала их решительными в достижении целей. Ирония Лермонтова направлена не только на наивных предков, но отчасти и на самого себя, поскольку исходными моментами его размышлений были его собственные религиозные представления.
К числу наиболее распространенных поэтических антитез в лермонтовской лирике относится, как уже замечено исследователями, антитеза земли и неба. С небом обычно связано представление о безусловном совершенстве и бесконечном блаженстве существующих, но не явленных образов. Чаще всего эти образы либо тени, либо сон. Форма их существования идеальна, мыслима, лишена предметности, реальности. Господствующая сфера их проявления - звук, мерцание, блеск, свет, пламень. Они не имеют определенности и хотя даны человеку и напоминают о себе, но никогда не являются в конкретном, предметном облике. Человек хранит запас этих воспоминаний, родственных его душе, но они не имеют названия, и способны лишь навеять неисполнимые мечты. Однако переживание этого идеального блаженства не менее реально, нежели переживание утрат и горестей земной жизни. Лишь «в немногих стихотворениях Лермонтова приоткрывается этот идеальный мир. О нем напоминают звуки.
Для романтика именно звук становится символом идеального мира, потому что смысл, значенье давно уже искажено, потеряно. Согласно романтической эстетике, особенно распространенной в шеллингианских кругах, музыка находит непосредственный путь к душе человека независимо и помимо слов и понятий. В слове, в поэзии также выделяется его звучание, его способность музыкально воздействовать на человека.
Звуки неведомого, «темного» блаженства, не имеющего реального значения, вдруг приобретают образ земной, зримый, сочетаются с реальными фактами и получают их смысл. Так устанавливается потерянная гармония, принимающая черты видимого, земного мира. Особенностью Лермонтова является то, что идеальный мир, приметы которого есть в земной жизни, не предстает отвлеченным, а становится земным. В этом юный поэт видит залог успешного претворения своей мечты о совершенной жизни. Рай и небо у Лермонтова всюду обретают земные черты, освобожденные, однако, от земного несовершенства. Это - та же действительность, только очищенная от пороков, в ней вечно царствуют покой и гармония, добро и справедливость. Может быть, наиболее полное ощущение блаженства, освобожденное от других мотивов, дано к замечательном стихотворении «Ангел» (1831);
- По небу полуночи ангел летел
- И тихую песню он пел;
- И месяц, и звезды, и тучи толпой
- Внимали той песне святой.
- Он пел о блаженстве безгрешных духов
- Под кущами райских садов;
- О боге великом он пел, и хвала
- Его непритворна была.
- Он душу младую в объятиях нес
- Для мира почали и слез;
- И звук его песни в душе молодой
- Остался - без слов, но живой.
- И долго на свете томилась она,
- Желанием чудным полна;
- И звуков небес заменить не могли
- Ей скучные песни земли.
Космический пейзаж, грандиозность мироздания полны светлой и тихой гармонии. Образ рая, на сей раз данный в традиционных чертах («Под кущами райских садов...»), противопоставлен столь же неразвернутому образу «мира печали и слез». В других стихотворениях рай приобретает отчетливо земные формы, а человеческие страсти переносятся на небо и в ад. Примечательно, однако, что в стихотворении устанавливается связь между идеальным миром и миром земным, и средоточием, центром этой связи выступает человек, «душа молодая». Однако соприкосновение двух миров оказывается одновременно трагическим.
Для уяснения художественного смысла стихотворения «Ангел» не последнюю роль играет трагедийная ситуация: ангел несет душу из «того» света в «этот». «Душа младая» переступает некую грань. Посланница небес отдана на заклание. Высокий гуманистический смысл этой жертвы придает стихотворению глубокий трагизм, потому что «переступание» границы между разными мирами уже в ранней лирике Лермонтова чревато гибелью и разрушением. Впоследствии Лермонтов скажет о несовместимости природного и человеческого миров («Русалка», «Дары Терека», «Морская царевна», «Три пальмы»), о мучительном вхождении человека в новый, несвойственный ему круг (Тамара в «Демоне», Печорин, Максим Максимыч, Бэла и другие лица в «Герое нашего времени»). Гибель грозит не только человеку, переступившему грань, но и соприкоснувшемуся с ним природному или космическому миру.
В стихотворении «Ангел», таким образом, связь между раем и землей, устанавливаемая «младой душой», не устраняет трагической разобщенности между двумя мирами. Полнота блаженства оказывается для «души младой» недоступной. Душа обречена на страдание, но память о блаженстве жива («И звук его песни в душе молодой Остался-без слов, но живой»). В стихотворении «Ангел» жертвенный подвиг не отрицается, но он изначально трагедиен. В черновике стихотворения была еще одна строфа:
- Душа поселилась в творенье земном,
- Но чужд был ей мир. Об одном
- Она все мечтала - о звуках святых,
- Не помня значения их.
Для «души младой» земной мир остался чуждым, а рая она уже не помнит.
Человек, естественно, не имеет точного знания о блаженстве: в земной жизни есть лишь намеки на него, порой принимающие, правда, форму реалий, но это не само блаженство, не сама гармония в ее первозданном виде. Человек, живущий на земле, не может ее постичь, по может ее чувствовать, исходя из личного земного опыта. Однако черты гармонии в человеке живы, небо отпечатлелось в нем звуками и дало возможность через звуки не только постигать гармонию всем существом, но и страстно стремиться к ней. Это стремление и есть подлинно человеческое деяние. Чем оно сильнее, упорнее, тем лучше человек выполняет свое предназначение на земле.
