Эпизод с грузинкой в то же время обнаруживает полноту желаний Мцыри и недостижимость для него простого счастья, его принципиальную невозможность. Чувство Мцыри остается томлением, тоской, оно овеяно печалью и грустью. Полнота естественной, природной любви оборачивается обременительной тяжестью для слабого юноши, теряющего сознание. Слишком велики впечатления бытия и слишком непосильно их бремя. Недаром любовь к грузинке становится отрадным сном и воспоминанием о сладостном блаженстве, а далее следует признание в недостижимой цели:
- Но скоро в глубине лесной
- Из виду горы потерял
- И тут с пути сбиваться стал.
Природа открывает Мцыри свои душевные и предметные богатства, но как только юноша вступает в непосредственное соприкосновение с ее дарами, его посещает тоска. Особенно отчетливо это состояние обнаруживается при встрече с идеальными созданиями природы. Немощь тела дает себя чувствовать скорее не в борьбе с препятствиями - Мцыри, как правило, их преодолевает,- а в непосредственном проявлении естественного чувства любви, переживания природы и наслаждения ее красотой. Всем этим подчеркивается невозможность слияния с жизнью природы, невозможность жить в естественном состоянии. В образах гор, огонька, звезды передается недостижимость и одновременно заманчивость счастья, острое чувство цели и отсутствие путей к ней:
- Лишь серебристой бахромой
- Вершины цепи снеговой
- Вдали сверкали надо мной,
- Да в берега плескал поток.
- В знакомой сакле огонек
- То трепетал, то снова гас:
- На небесах в полночный
- Так гаснет яркая звезда!
- Хотелось мне...
- Но я туда
- Взойти не смел.
В создании Мцыри после эпизода с барсом живет трагическое бессилие, которое выражено в образе тюремного цветка, возросшего среди сырых тюремных плит. Этот мотив символизирует недостижимость полной гармонии с природой и «сладости бытия». Герой погружается в утопическую нирвану, дающую ему забвение прежнего недолгого счастья, обещающую «холод и покой» (эпизод с рыбкой). Трагическая невозможность обрести желанную родину сопровождается искушением всякого отказа от поисков. Однако рядом с этим настроением, перебивая его, существует и другое. Образ опаленного зарей тюремного цветка получает новое истолкование. Дух Мцыри хотя бы на мгновение торжествует: «И он прожег свою тюрьму...»
Мцыри не достиг идеальной цели - он не увидел свою родину, но в качестве прообраза подлинно человеческого общества выступил в поэме природный мир, о чем убедительно писал Ю. М. Лотман в статье «Истоки «толстовского направления» в русской литературе 1830-х годов». Идеал Лермонтова возник на основе руссоистской традиции, переработанной романтиками. Просветительская идея Руссо, ее демократический характер получили в романтизме несколько иное освещение.
Мысленной антитезой естественному обществу, основанному на простых отношениях, выступила враждебная авторскому сознанию современиая цивилизация. Достаточно освободить человека от социальных связей, чтобы обнаружилась его подлинная, естественная природа. Нормой общественного бытия выступает простое общество, не искаженное социальностью. Однако, в отличие от Руссо, романтики, в том числе и Лермонтов, переосмыслили и усложнили просветительскую идею. Утопизм в романтизме противоречивым образом согласовался с идеей развития. Во-первых, представление о естественном общежитии служило почвой для критики современности, порвавшей с изначальными основаниями человеческой природы. Во-вторых, романтики остро почувствовали невозможность возвращенияк простому обществу. Трагедия состояла к в том, что нет путей к этому первобытному состоянию, и в том, что оно выступило неосуществимой идеей, что, однако, вовсе не свидетельствует о принципиальной недостижимости идеала.
Вымысел о простом обществе, будто бы не знавшем противоречий, питал романтическую иллюзию. Но доминирующей чертой выступило уже не подробное описание этой утопической идиллии, характерное для сентиментального взгляда, а поиски человеческих форм общественного устройства. В этом смысле романтизм на поздних ступенях его развития обнаруживает глубокую связь с социально-утопическими течениями. Романтики восприняли демократические элементы руссоистской концепции, которые состояли в том, что исходной точкой для познания жизни стали не средневековые утопии, а естественное, первобытное состояние каждого народа. Это была «вторая реакция» на французскую революцию и связанное с ней Просвещение.
