- Что, Петр, не видать еще? - спрашивал, выходя на низкое крылечко постоялого двора, у своего слуги барин лет сорока с небольшим, в запыленном пальто и клетчатых панталонах. Слуга посмотрел снисходительно на дорогу и ответствовал: «Никак нет-с, не видать». Барин, которого звали Николай Петрович Кирсанов, вздохнул и присел на скамеечку. У него в пятнадцати верстах отсюда имение в двести душ, или, как он выражается с тех пор, как размежевался с крестьянами и завел «ферму», - в две тысячи десятин земли. Отец его, боевой генерал 1812 года, полуграмотный, грубый, всю жизнь свою тянул лямку, командовал бригадой, потом дивизией и постоянно жил в провинции. Николай Петрович родился на юге России и, как его брат Павел, воспитывался до четырнадцати лет дома в окружении дешевых гувернеров, адъютантов и прочих штабных личностей.
Николай Петрович, хотя с детства не отличался храбростью и даже заслужил прозвище трусишки, должен был, подобно старшему брату Павлу, пойти по военной части; но непосредственно в день определения на службу переломил себе ногу и остался на всю жизнь «хроменьким», поэтому отец махнул на него рукой и пустил по штатской. Николай был определен в Петербургский университет. Во время учебы жил он на квартире вместе с братом Павлом, который к тому времени вышел офицером в гвардейский полк. После окончания университета Николай Петрович пережил смерть своих родителей и, как только минул срок траура, женился на дочке бывшего хозяина своей квартиры. Он поселился со своей Машей в деревне, где у них в скором времени родился сын Аркадий. Супруги жили хорошо и тихо: читали вместе, играли в четыре руки на фортепьяно, пели дуэты, занимались хозяйством, а Аркадий рос да рос - тоже хорошо и тихо. Смерть жены Николай Кирсанов едва вынес, он было собрался даже за границу, но задержался и после продолжительного бездействия занялся хозяйственными преобразованиями в своей деревне.
В свой срок он отвез сына в университет, и вот мы видим его в мае месяце 1859 года, уже совсем седого, пухленького и немного сгорбленного: он ждет Аркадия, получившего, как некогда он сам, звание кандидата. Солнце печет; из полутемных сеней постоялого двора несет запахом теплого ржаного хлеба.
Задумался наш Николай Петрович, а ухо его уже ловит стук приближающихся колес... - Никак они едут-с, - доложил слуга. Николай Петрович увидел тарантас, мелькнувший околыш студенческой фуражки, знакомый очерк дорогого лица... - Аркаша! Аркаша!
- закричал он и несколько мгновений спустя уже прильнул губами к безбородой, запыленной и загорелой щеке сына.
