Немецкий критик Клаус Гермсдорф, а вслед за ним И.Фрадкин, справедливо замечают, что действующие лица «Бильярда» отчетливо распадаются на три группы – «буйволы», «агнцы» и, наконец, «пастыри»; проблеме формирования и осознания своего морального и общественного долга последними и посвящено действие романа. «Буйволы» и «агнцы» образуют как бы две боковые створки триптиха», - отмечает исследователь, - и «буйволы», несомненно, противостоят «агнцам» в своей жестокости, активности, в своей, приправленной бредовыми иллюзиями о бесконтрольном господстве, целеустремленности, в своей традиционной «благопристойности» и приверженности «приличиям», в конформистской ограниченности своего сознания. Группа принявших «причастие буйвола» представлена фигурами Отто Фемеля, Неттлингера, учителя Вакано, Греца, министра М…, монахами аббатства святого Антония и многими другими безымянными приверженцами третьей империи, проходящими на фоне романа.
Но Белль не удовлетворяется обличением и разоблачением явных фашистов. С его точки зрения «буйволизм» - страшная разлагающая сила, потенциально заложенная во внешне безобидном обывателе, падком до почета, сенсационной известности, наживы.
В изображении «буйволов» улавливается еще одна черта дарования Белля – «склонность к сатирическому гротеску». Племя принявших «причастие» буйвола представлено в романе группой внешне очень различных лиц, обладающих вместе с тем некой устрашающей общностью, определенными типическими чертами, позволяющими Фемелям и их друзьям безошибочно угадывать подлинную сущность их по внешне безобидным проявлениям. «Буйволы», противопоставленные «пастырям» и «агнцам», противоположны им во всем: у них иной кодекс морали, иные ценности, они иначе ходят, иначе едят, иначе мыслят. И вместе с тем, это особое племя, показанное с точки зрения «агнцев» и «пастырей», т.е. нормальных людей, изумляет и пугает их своей похожестью на обыкновенного человека: они могут искренне верить в свой демократизм, как Неттлингер, они могут иметь «симпатичную жену и симпатичных детей», как учитель Крайт, они когда-то были «бойкими» мальчиками, «послушными и веселыми озорниками», как Отто и т.д.
Человек и недочеловек и «сверхчеловек» в них оказываются неотделимыми, именно в этом заключена страшная опасность и ужас прошлого, которое грозит повториться.
«Буйвол» - Неттлингер мог избивать колючей проволокой своих школьных товарищей Роберта Фемеля и Шреллу, но он же помог Роберту, он же спасал от ареста его жену Эдит; Отто способен выдать свою мать нацистам, но он же в страхе прибегал к помощи Роберта, обучаясь математике, праздновал с рабочими отца окончание строительных работ, пил с ними пиво, «не любил огурцы», устраивал облавы, «хватал нищих», был любимцем отца, сердечным и вежливым, курил сигареты, радовался семейным прогулкам, донес на родных полиции, «пал под Киевом» и т.д.
Недаром удивляется американский капитан, допрашивающий Роберта по поводу уничтожения аббатства святого Антония: «… как то я сказал своим товарищам; в этой чудесной стране найдется не больше пяти, шести, на худой конец, девяти виновных, и нам невольно придется спросить себя: против кого же, собственного говоря, велась эта война, неужели против одних только рассудительных, симпатичных, интеллигентных, я бы сказал, даже сверхинтеллигентных людей…». Если все невиновны, то где же изверги?
В романе, наряду с развитием действия в прошлом и настоящем, через форму воспоминаний как бы происходит поиск причин, той почвы, которая породила это чудовищное племя нелюдей; для этого поиска Белль находит соответствующий прием контрастного сопоставления и противопоставления «агнцев» с «буйволами» в их образе мыслей, жизненных принципах, в их поведении, шкале ценностей, жестах, движениях, повадках, в саморазвитии характеров и психологии.
Пожалуй, самым большим грехом против человечности и человека Белль считает конформизм мышления, фетишизацию общепринятых этических и нравственных норм, стандартизацию понятий, принятую, укоренившуюся и вскормленную бюргерским обществом, филистерски-мещанское и туповато-серьезное каноническое отношение ко всему окружающему. С его точки зрения именно добропорядочный обыватель с его ограниченно-традиционным мировосприятием представляет собой благодатный материал для формирования в нем фашисткой психологии, тот обыватель, который истово поклоняется готовым формулам типа: «честь», «верность», «порядок», «приличия», «благопристойность», «голос крови», «не укради», «спорт – хорошее дело», «наши культурные ценности», превращая эти понятия в культ и извращая их первоначальный смысл, используя их как средство демагогической пропаганды.
Белль шаг за шагом раскрывает фальшивую сущность этих выхолощенных понятий, которыми оправдываются и прикрываются самые гнусные деяния народа.
Его Фемели демонстративно отвергают мораль и добродетели «буйволов», подчеркнуто-пренебрежительно и иронически отмахиваются от них, противопоставляя им свою естественную человечность, непосредственность, самостоятельность мыслей, подлинный гуманизм. Фемели шокируют общество бюргеров самобытностью своего поведения: Эдит венчается с двумя детьми, рожденными ею до официального брака, Иоганна бросает в кругу верноподданных свое «державный дурак», старший Фемель насмешливо-церемонно исполняет свой жизненный танец, пародирующий бюргерский образ жизни, Шрелла в ресторане ест рыбу руками, приводя в ужас своего «приличного» сотрапезника Неттлингера, семья Фемель гостеприимно принимает в свое лоно чужих «по крови» Эдит и Гуго, а Марианна, глухая к «голосу крови», отрекается от своей матери-убийцы. Самым большим преступлением против человечности Белль считает истово-фанатичное служение «великим идеям» в малом и большом, отличающее «буйволов», которые все делают «из лучших побуждений»: убивают, сажают в концлагеря, выламывают золотые коронки у расстрелянных, пытают тех, кто осмелился иметь собственные понятия и суждения, кто осмелился не принять «причастие буйвола».
Белль усиливает тревожную, предупреждающую ноту в своем романе, показывая, что и симптомы возрождения фашизма становятся все более угрожающими: новые «буйволы» еще опаснее, они научились мимикрии, их штампы звучат еще категоричнее и грубее: фанатичная вера «буйволов» прошлого, таких как Отто, как лавочник Грец, готовый предать родную мать во имя идеалов фашизма, трансформировалась в цинизм министра М., которому «не нравятся парни», которые «еще во что-то верят», но готового использовать эту веру в свою пользу в избирательной компании, фашист Неттлингер теперь называет себя «демократом по убеждению»; священник, излагающий Нагорную проповедь, теперь считается коммунистом; понятие «оппозиция» стало эфемерным – у «правых» и «левых» все одинаково – вплоть до меню.
Теперь вместо «С Гинденбургом ура! Вперед!» поют «Отечество, трещат твои устои».
