x x
menu

Романтические сюжеты «поэм» и «повестей» Жуковского

Эволюция Жуковского состояла в усилении лиро-эпического начала в его поэзии, в 30-40-х годах эпика преобладала в его творчестве, хотя она, как правило, была стихотворной. Жуковский и в 40-х годах верен традициям «золотого века» поэзии. Делая переводы, он нередко прозаический текст - переводил стихами. Терминология эпических жанров в первой половине XIX в. не была упорядочена, и слово «поэма» в то время связывали с высоким жанром классицизма и античности, поэтическим повествованием о возвышенном. Сниженный стихотворный жанр, повествующий о простом, житейском, об обыкновенных людях, называли «повестью» или «былью».

В этом смысле и Жуковский обозначил свои поэмы «повестями» и «былью». В то же время постоянно называя свои произведения «повестями», он сближался с главным руслом литературного развития 30-40-х годов. Это был третий вместе с элегиями и балладами ведущий жанр, в котором формировался художественный метод первого романтика. Поэмы он писал еще в середине 10-х годов, вершиной эпического творчества оказался его перевод «Одиссеи» Гомера, завершенный в конце 40-х годов. Поэт создал около двадцати произведений этого жанра, в которых есть объединяющее начало. Стихотворная, гармоническая речь, поэтическое одухотворение, лиризм, романтические сюжеты, близкие балладам, направлены на художественную реализацию размышлений автора о совести человека. Тема совести является главенствующей, мысль поэта варьируется, развивается, он видит различные ситуации, в которые попадают люди и в которых испытывается их совесть.

Романтические сюжеты «поэм» и «повестей» Жуковского воспроизводят не столько те отношения между людьми, которые регулируются законом, сколько внутреннюю сторону человеческих взаимоотношений, малоподвластных общественному контролю, но подчиненных человеческой совести. В одной из стихотворных «повестей», размышляя о жизни, он назвал ее «странствием по свету», но в его поэтическом мире странствует, оказывается в нравственных поисках скорее душа человека, а компасом во время странствия служит совесть, но не всегда человек бережет свой «компас». Свободная воля человека проявляется в его отношениях с совестью, которую он иногда забывает, и тогда его подстерегает неизбежная и жестокая расплата.

В ранней поэме «Аббадона» (перевод второй песни поэмы Ф. Г. Клопштока «Мессиада»)-космический масштаб решения излюбленной темы. Серафим Аббадона восстал против бога и присоединился к сатане. Но бунт против мирового Добра и единение со Злом губят самую душу падшего серафима, в ней воцаряется «вечная ночь», он погружается в «жилище мученья» и жаждет лишь самоуничтожения. Поэма лежит у истоков романтического воплощения «демонической темы» в лиро-эпическом жанре русской литературы, и если Кюхельбекер в разработке ее близок Жуковскому, то

Пушкин и Лермонтов вносят в нее особую психологическую и философскую глубину.

«Красный карбункул» (из И. П. Гебеля) и «Две были и еще одна» (переложение баллад Р. Саути и прозаического рассказа И. П. Гебеля )- нравоучительное, а в первом случае сказочно-поучительное повествование о людях, забывших о совести, пренебрегших ею и ставших на путь преступлений. Идея произведений - самоистребление зла. Пьяница и картежник Вальтер, ставший убийцей, покончил жизнь самоубийством, а Каспар, ведший подобный образ жизни, сошел с ума.

 «Искушение злое» - деньги, удовольствия- заглушило голос совести, а совесть верный учитель нам»,- говорит поэт. Он высшей добродетелью считает раскаяние грешника, пробуждение в нем голоса совести («Пери и ангел»). Бездуховность, отсутствие совести истребляют нравственные качества человека, губят окружающих и в конце концов уничтожают самого преступника.

В поэмах Жуковского выделяется мотив суда: «Суд божий» (из Шиллера), «Суд в подземелье» (из Вальтера Скотта), к ним примыкает баллада «Божий суд над епископом» (из Саути). Идею неизбежности возмездия, ожидающего бессовестного человека, постоянно утверждает поэт, но человеческий «суд», даже монастырский, с его точки зрения отнюдь не всегда справедлив. Монастырь без христианского милосердия, оплот жестокости, выразившейся в бесчеловечном наказании молодой девушки-монахини, осмелившейся полюбить, за что ее погребли заживо («Суд в подземелье»),- этот образ монастыря предвосхищает соответствующие образы Лермонтова и сопутствует им.

«Шильонский узник» (из Байрона) примыкает к поэме «Суд в подземелье», хотя позиция автора и более сложна. «Женевский гражданин», поборник свободы и гражданственности, выразитель патриотических настроений, Бонивар увлек Жуковского.

Перевод Жуковского - это промежуточное звено между поэмой Байрона и «Мцыри» Лермонтова. Общий ритмический рисунок поэм, повторившиеся мотивы узничества, свободолюбия, стремления к природе и очарования ею, одиночества и любви к родным, братьям тем не менее подчеркнули принципиальное отличие «Мцыри». В поэме Жуковского тоже трагедия утраты свободы, но передан сломленный свободолюбивый дух, примирение с тюремным существованием; выпущенный на свободу узник Бонивар «о тюрьме своей вздохнул».

Последний мотив Жуковский, переводя Байрона, усилил; вообще в поэме он ослабил политически-вольнолюбивое звучание. А у Лермонтова Мцыри - носитель «могучего духа отцов», активная личность, осуществившая побег из своей монастырской темницы и не приемлющая жизнь без свободы. Пушкин и другие друзья поэта, а впоследствии и Белинский восхищались художественным переводом Жуковского; надеялись на новое, более мужественное и гражданственное направление развития таланта старшего поэта. Но они ошиблись. Байрон не затронул глубоко Жуковского, не удовлетворил мятежный и мрачно скептический дух его поэзии.

Более глубоко индивидуальность русского романтика проявилась в его шедевре - поэме-сказке «Ундина» (перевод и стихотворное переложение прозаической повести Ф. Ламот-Фуке). Многозначность, символика старинной сказки (хотя в произведении скорее стилизация под средневековый фольклор, нежели подлинный фольклоризм) переплелись с романтической таинственностью, недоговоренностью, намеками; сказочные ситуации погружены в лирическую стихию авторского сочувствия героине, сопереживания, восхищения ею. Идея поэмы, философская позиция автора воссоздаются в анализе фантастических происшествий: здесь этический пантеизм (одухотворение природы, обнаружение в ней добрых и справедливых начал, истоков любви). Ундина, рожденная водной стихией, не холодная русалка, а воплощение любви; дитя природы - олицетворение самоотверженного чувства. В поэме сближены любовь и совесть, последняя требует верности в любви и служения ей, памяти о ней. Рыцарь, муж Ундины, заглушил голос совести, оскорбил любовь и тем разрушил ее и погубил. Дар природы - Ундина, а это сама любовь, исчезает и по воле той же природы в своих слезах топит рыцаря. Снова у Жуковского - торжество нравственного закона.

Итог большого цикла произведений о любви в творчестве Жуковского - эпическая поэма «Наль и Дамаянти», представляющая собой отрывок древнеиндийского героического эпоса «Махабхарата», создаваемого народными поэтами Индии в начале первого тысячелетия до нашей эры. На заре существования человечества, в далекой стране, которая с давних времен увлекала воображение русского читателя, поэт-романтик обнаружил образец любви и супружеской преданности. Жуковский говорил, что он пленен «индийской повестью», ее «девственной, первообразной красотою», «героическим самоотвержением» Дамаянти.

Словесная живопись - чуть ли не главное художественное средство Жуковского, и он вырисовывает снова и снова красоту лица и стана Дамаянти, будто завораживая читателя, красоту ее мужа Наля, общую экзотическую обстановку:

  • И в стойлах Царских слоны и на кровле дворцовой павлины, расширив
  • Радугой пышной хвосты, при этом неслыханном стуке
  • Вдруг встрепенулись подняли хобот слоны; закричали,
  • Вытянув шею, в радостном страхе павлины, как будто
  • Чуя грозы, обещающей дождь, приближенье.  

В ритме гекзаметра, в картинно-романтическом стиле Жуковский воспроизвел колорит старинной эпохи, рассказал о трогательной преданности жены мужу, который в кости проиграл свое царство, все имущество и бросил в лесу в одиночестве жену, а она решила разделить с ним участь нищего и голодного странника. Все прощая мужу, сохраняя неукоснительно ему верность, юная Дамаянти прошла одна, беззащитная, опасный путь в лесу, беспокоясь лишь о муже, призывая его. Ее самоотверженная любовь была вознаграждена, и Наль, в которого вселились злые божества, освободился от их пагубных чар и вернулся к жене. Чуть ли не трехтысячной давности легенда, согласно Жуковскому, хранит вечную истину о святости любви, о неподкупной совести человека.

teacher

Материал подготовлен с учителем высшей категории

Ильина Галина Сергеевна

Опыт работы учителем 36 лет

Популярные материалы

Рейтинг

0/0 icon

Вы можете оценить и написать отзыв

Делитесь проектом в соцсетях

Помоги проекту!

Есть сочинение? Пришли его нам и мы его опубликуем!

Прислать