Буржуазный век, царство чистогана не только подвергает поруганию все человеческие, все семейные отношения,— этот век лишает героического ореола своих конкистадоров. Эгоизм, восторжествовав, навсегда уничтожил трагическое в жизни и в судьбе буржуазного человека. Потому судьба Барона не трагична и он не трагический герой. Оп страдает, но его страдания низменны, уродливы, потому что бесчеловечны и бездуховны.
Неиссякаем источник эгоистической ненависти к людям. Казалось, после всего содеянного Барон достиг дна своей «бездны». Но нет предела нравственному падению. Барон способен люто, смертельно возненавидеть сына за то, что тот в силу естественных и человеческих законов, по праву кровного родства наконец, окажется его наследником и хозяином накопленных им богатств. Такова «бездна» обесчеловеченной и погубленной эгоизмом души Барона.
Вторая сцена психологически подготавливала поведение Барона в третьей сцене.
Реалист Пушкин восставал против субъективистского вторжения автора в события и жизнь своих героев. Драматический поэт, напоминал оп, беспристрастен, как судьба. «Не его дело оправдывать и обвинять, подсказывать речи. Его дело воскресить минувший век во всей его истине». Но это не значит, что автор — сторонний наблюдатель. Он не летописец, который «добру и злу внимает равнодушно». «Он не должен... хитрить и клониться на одну сторону, жертвуя другою». Не «его политический образ мнений, не его тайное или явное пристрастие должно говорить» в драматическом сочинении, «по люди минувших дней, их умы, их предрассудки». Дело драматического писателя—выяснение истины, а истина эта обнаруживает себя через характеры.
Третья сцена «Скупого рыцаря» — финальная, в ней через характеры, прежде всего характер Барона, и раскрывается истина «ужасного века». Она состоит не в демонстрации страшных «предрассудков», губительной силы эгоизма и властолюбия, не в иллюстрации вывода герцога — «ужасный век, ужасные сердца». Истина — в суде Пушкина над этим ужасным веком.
Финальная сцена построена как испытание Барона, рыцаря, человека. Оттого действие перенесено во дворец герцога. Барон попадает в иной, резко отличный от его заветного подвала мир, мир старой жизни с ее идеалами и моралью. Обстоятельства благоприятствуют пробуждению в Бароне всех лучших черт его личности. Герцог напоминает о прошлом, о милости к Барону своего деда и отца («Вы деду были другом; мой отец Вас уважал. И я всегда считал Вас верным, храбрым рыцарем...»). И Барон, будто пробудившись от тяжелого и дурного сна, оторвавшись от настоящего своего бытия, вспоминает милую сердцу верного рыцаря картину:
- О, вы были Ребенок резвый.
- Мне покойный герцог
- Говаривал: Филипп (он звал меня Всегда Филиппом),
- что ты скажешь? а?
- Лет через двадцать, право, ты да я,
- Мы будем глупы перед этим малым...
- Пред вами то есть...
Картина эта может быть дополнена воспоминанием герцога:
- «Я помню, Когда я был еще ребенком, он
- Меня сажал на своего коня
- И покрывал своим тяжелым шлемом,
- Как будто колоколом».
Перед нами вырисовывается образ мудрого друга герцогов, верного рыцаря, доброго человека, способного любить детей, понимать тайное желание мальчика — сесть на коня, надеть настоящий рыцарский шлем... Все это было, было в далеком прошлом.
И вдруг резко меняется ситуация — герцог неожиданно предлагает старому рыцарю вновь занять свое место при дворе. Но Барон теперь другой, и другим, более всемогущим, чем герцог, его делают сокровища, спрятанные в подвале. Он отвергает предложение герцога.
- «Стар, государь, я нынче: при дворе
- Что делать мне? Вы молоды; вам любы
- Турниры, праздники.
- А я на них Уж не гожусь».
Речь Барона утратила искренность, он лукавит. Дело вовсе не в старости, а в различии «дел» герцога и Барона. Герцог предлагает увеселения и забавы старой рыцарской эпохи, а Барон приворожен своей страстью сластолюбия к другому — к своим сундукам с золотом.
Герцог приглашает ко двору не только Барона, но и его сына. Его слова: «назначьте сыну Приличное по званью содержанье» — означают простое напоминание о долге отца и рыцаря перед сыном и рыцарем. Это напоминание вызывает душевную бурю в Бароне — его убивает мысль, что сын получит деньги по праву наследства после его смерти, а герцог предлагает дать сыну денег уже сейчас, еще при жизни...
Барон не хочет выполнять приказ герцога — он во власти своей страсти. Но и не может признаться в этом — он еще стыдится своего аморализма. Где-то на дне души, видимо, сохранились осколки рыцарских и человеческих чувств. Стыд заставляет Барона лгать. Ложь — тоже грубое отступление от рыцарского кодекса чести. Но Барон этого уже не понимает — он, ростовщик, привык лгать и обманывать.
Создается ситуация воистину трагикомическая. Барон начинает обманывать герцога, — сначала он говорит, что сын
- «недостоин Ни милостей, ни вашего вниманья.
- Он молодость свою проводит в буйстве,
- В пороках низких. ..»
Герцог отвергает это обвинение: «Это потому, Барон, что он один». Спасая свои сокровища, Барон идет на открытую ложь и выдвигает страшное обвинение против родного сына: «Он... он меня Хотел убить». Но и этого Барону кажется мало — он клевещет на сына, говоря, что «покушался он Меня... Обокрасть».
Альбер, находившийся по приказу герцога в соседней комнате, не выдерживает, выбегает и, защищая свою честь, кричит: «Барон, вы лжете». Свидетелями лжи Барона становятся не только сын и герцог, но и читатели, зрители трагикомедии: ведь именно первая сцена раскрыла нам характер Альбера, и мы знаем, что он не собирался убивать отца и резко отверг предложение об его убийстве.
Барон не выдерживает испытания. Рыцарь повержен ростовщиком. Мы видим, как характер Барона помогает обнаружению истины. Старый человек опустился до гнусной лжи. Рыцарь нагло обманывает герцога. Отец клевещет на сына; ложно обвиняя Альбера в низком и подлом преступлении, он предает его. И во имя чего? Во имя все той же тупой и бессмысленной жадности, которая преследует его даже тогда, когда он думает о своей смерти.
В сцене этой проявляются низменность и подлость извращенной натуры Барона. И потому естественно ее завершение. Обвиненный во лжи, Барон по старой, еще до конца не изжитой привычке рыцаря пытается защитить свою честь и вызывает на дуэль... сына. Своим предательством Барон подрывает веру сына в основы человеческой морали и рыцарской чести, потому Альбер поспешно принимает вызов отца. А когда герцог не допускает дуэли, он недоволен и выражает свое чувство коротким и жестким словом — «Жаль!»
Рыцарский кодекс чести, не допускающий поединка между отцом и сыном, не только извращен Бароном, но и осмеян. Потому затевается, в сущности, не поединок, а драка, и ее причиной в конечном счете оказываются все те же деньги. Ужас расставания с накопленным капиталом, уже давно преследовавший Барона, настигает его в итоге постыдного скандала. Не выдержав напряжения в вульгарной схватке с сыном, Барон умирает. Умирая, он продолжает помнить только о своем подвале. Ничто, кроме капитала, не связывает его с жизнью. Его последние слова позорны, как позорна была и его жизнь: «Где ключи? Ключи, ключи мои!..»
Смерть героя трагедии всегда возвышает его. Он умирает в момент наивысшего подъема духовных сил, высоких помыслов и поступков. Смерть Барона жалка. Она не может вызвать даже человеческого сочувствия: презрения достоин тот, кто до последних минут рабски служит позорной страсти.
