Классицизм — романтизм, реализм — сюрреализм, модернизм — соцреализм... И, наконец: постмодернизм. Что на этой полке? Ах, да, конечно, проза Битова.
Как всегда — хорошо замеченная, но, судя по всему, — плохо понятая, поскольку зеркалам свойственно показывать изображение того, кто в них заглядывает. В определенном смысле трилогию хочется скорее ВДЫХАТЬ, нежели читать. Вдох — выдох, систола — диастола. Между ними — пауза-воспоминание: человек в пейзаже. На фазе вдоха (птицы) есть только пейзаж — чюрленисовский. В нем нет не только человека — строго говоря, прочие твари, за исключением птиц, тоже отсутствуют, являясь скорее в виде идей, нежели реальных существ, облеченных плотью, что и рождает ощущение большого открытого пространства. Море и много воздуха.
Воздух — стихия Битова. В нем автор, а вместе с ним и читатель пребывают в почти что блаженном состоянии изначального неведения. Что касается тяжкого груза познания, его целиком принял на себя двойник автора, его альтер эго, прикинувшийся в данном случае Профессором, этаким Мефистофелем в отставке. Следующая встреча с двойником менее идиллична. Она протекает в более плотной (и плоской) среде. Это уже не Храм природы, а вполне земной монастырь, в коем, как и положено, по последним временам, расположилась засолочная база.
Здесь авторская ностальгия по человеку, слегка намеченная в "Птицах", достигает своей кульминации. Далее - фаза выдоха. Человек уже исчез, Бог еще не явился. Ожидание обезьян... Стихия земли и огня. И здесь уже заведомо завершается не только постмодернизм, но и вообще литература.
"Попытка утопии", завершая трилогию, окончательно выводит читателя из зеркального лабиринта искусства вообще и постмодернизма в частности, поскольку последний чурается манифестов, а "Попытка утопии" — манифест персональной Веры.
