В «Дяде Ване» речь идет о нравственной гибели людей, безуспешно мечтающих о светлой, свободной, красивой жизни. Позднее прозрение Войницкого (дяди Вани) приводит его к горькому пониманию, что жизнь, принесенная в жертву идолу — бездарному профессору Серебрякову, была прожита напрасно. Не складывается жизнь не только у Войницкого, но и у более сильного, более талантливого доктора Астрова (не забудем, что именно ему Чехов поручил произнести замечательные слова: «В человеке все должно быть прекрасно...»). Однако и у Астрова, который действительно много работает, нет той самой «общей идеи, об отсутствии которой тосковали многие чеховские герои.
«Я работаю...,— говорит он,— как никто в уезде...
но у меня вдали нет огонька». Как и в «Чайке», в «Дяде Ване» нет традиционного драматургического конфликта, выражающегося в открытом противопоставлении действующих лиц. Правда, Войницкий, потрясенный раскрывшейся перед ним правдой, стреляет в Серебрякова, но, во-первых, выстрел не достигает цели, а во-вторых, он вообще ничего не меняет ни во взаимоотношении персонажей, ни в дальнейшем развитии действия.
В финале Войницкий говорит профессору: «Все будет по-старому... » Финал пьесы является благополучным только на первый взгляд. На самом деле он проникнут внутренним трагизмом.
Взаимное отчуждение героев достигло своего предела; иллюзии потерпели полный крах и никаких перемен к лучшему не будет. Заключительный монолог Сони («Мы отдохнем! мы услышим ангелов, мы увидим все небо в алмазах...») звучит, как реквием. В конце пьесы Астров, перед тем, как расстаться, быть может, очень надолго с близкими людьми, не желая говорить вслух о переживаемом им отчаянии при мысли о загубленных жизнях (и своей собственной), произносит, глядя на географическую карту: «А должно быть, в этой самой Африке теперь жарища — страшное дело». М.
Горький, потрясенный этим эпизодом, писал Чехову: «В последнем акте «Вани», когда доктор, после долгой паузы, говорит о жаре в Африке,— я задрожал от восхищения перед Вашим талантом и от страха за людей, за нашу бесцветную, нищенскую жизнь. Как Вы здорово ударили тут по душе и как метко!» Пьеса «Три сестры» (1900) была написана Чеховым специально для Художественного театра.
Героини произведения — сестры Ольга, Маша и Ирина — изображены автором с нескрываемым сочувствием. Но обострившееся на переломе двух веков его критическое отношение к действительности вызвало и возросшую требовательность I? людям, не исключая замечательных трех сестер, Вершинина, Тузенбаха. Чеховские герои ясно ощущают, что жизнь должна измениться, что дальше жить по-прежнему невозможно.
«Или знать,— говорит Маша,— для чего живешь, или же все пустяки, трын-трава». А тем не менее все остается, как было. Эта неизменность, окостенелость действительности душат героев, которые вынуждены только обороняться, но не наступать. Трагедия неподвижности, «футлярности» оказывается главной темой пьесы.
Так же, как и в «Дяде Ване», ничего не меняется, как бы ни страдали любимые чеховские герои, как бы ни стремились они что-то исправить, изменить, переделать. В этом отношении очень характерен постоянно возникающий—в «Трех сестрах» мотив переезда в Москву. Обычно исследователи говорят, что в данном случае Москва становится символом, олицетворением мечты об иной, разумной, прекрасной жизни. Все это так, однако же Москва остается вместе с тем и совершенно реальным городом, в который вполне возможно поехать. Но, несмотря на самое горячее желание, сестры не в состоянии осуществить свою мечту. Жизнь остается прежней, и Кулыгин, не скрывая удовольствия, надеется, что, когда уйдут из города военные, «все опять пойдет по-старому».
Тема труда, всегда очень важная для Чехова и его героев, никогда ранее не занимала столь большого места, как в «Трех сестрах». О труде как о единственном спасении мечтают Ирина и Тузенбах. Однако оказывается, что сам по себе труд еще не дает человеку подлинного удовлетворения. Утомительна и безрадостна для Ольги ее преподавательская работа в гимназии. Разочарована и Ирина, ставшая телеграфисткой.
Она же и объясняет причину своего разочарования: это «труд без поэзии, без мыслей». Лишь муж Маши, учитель Кулыгин, полностью доволен своей работой, существованием, образом жизни. «Чувствую себя счастливым»,— говорит од,, Между тем для Чехова довольство человека самим собой является явным признаком его ущербности, мещанской самоуспокоенности, сытости и равнодушия. Уже в «Чайке» Сории говорил доктору Дорну: «Вы сыты, поэтому равнодушны к жизни, вам все равно». Эта же тема раскрывается и в «Трех сестрах», где страданиям и нравственным поискам чеховских героев, напряженно и страстно мечтающим о лучшем будущем, контрастно противопоставлены торжествующая пошлость Наташи, нагло вытесняющей сестер из дома, и футлярная ограниченность Кулыгина, который как заклинание повторяет: «Я доволен, Я доволен, я доволен!
» Для Чехова отношение к цветам, деревьям, природе есть мера нравственности, порядочности, человечности. Проблема судеб красоты в современном мире стала одной из центральных и в последней пьесе Чехова.
