Бароха решительно отвергает идею спасения от социальных бед через религию. С молодости он заявил себя атеистом и непримиримым врагом религии и церкви, в которых видел лишь лживое утешение, придуманное для успокоения скорбящих и страдающих. Нет у писателя надежды и на общество, государство-; по его мнению, государство еще более аморально, чем человеческий индивид. Его герои борются с обществом, ибо стремятся противопоставить свою независимость гнету общества, но в еще большей мере потому, что само общество, государство построено на принципах жестокости, лицемерия и лжи. В романе "Алая заря" (Aurora roja, 1904), последней части трилогии "Борьба за существование", Пио Бароха рисует символ государственного правосудия в виде отвратительной старухи — "гарпии с рысьими глазками, толстым брюхом, бездонным желудком и цепкими когтями", свиту которой возглавляют столпы государства, а замыкает палач.

Отнюдь не более благопристойной представляется писателю и борьба буржуазных политических партий. Эта борьба, по его мнению, в лучшем случае бессмысленная шахматная игра, в которой ничто не меняется от того, победят ли белые или черные. Еще чаще он изображает политику как "бандитизм, возведенный в философию". Такой вывод нетрудно сделать, прочтя в романе "Цезарь или ничто" (Cesar о nada, 19Ю), первом романе трилогии "Города", о беззакониях во время парламентских выборов.

Разочарование писателя всеобъемлюще. Оно захватывает не только прошлое и настоящее, но и будущее. Так, в трилогии "Борьба за существование" Бароха подвергает как бы экспериментальной проверке идеи анархизма и социалистическую доктрину.

Вторая часть трилогии — роман "Сорная трава" — завершается знаменательной беседой Мануэля с его старинным приятелем, спившимся рабочим-наборщиком Хесусом: "Мануэль чувствовал глухое раздражение против всего света; до тех пор дремавшая в нем ненависть к обществу, к людям пробудилась в его душе...

Подводя итоги собственной жизни в семитомных мемуарах "С последнего поворота пути" (Desde la ultima vuelta del camino. 1940—1954), писатель с присущей ему прямотой признавал: "Мы были молодыми в пору дряхлости и одряхлели к моменту, когда поднялась молодость". И все же. быть может, он слишком суров к себе: эта "поднявшаяся молодость", молодые писатели последних десятилетий сумели уловить и оценить прямоту и беспощадность обличения буржуазного мира, которые были присущи лучшим произведениям Пио Барохи.