Среди писателей было немало тех, которые успешно объединяли в одном человеке две грани одаренности: выдающегося оригинального писателя и переводчика, назовем нескольких из них, которые вошли в этом отношении в историю украинской литературы. Таким примером был Михаил Старицкий - выдающийся писатель и театральный деятель конца XIX - начала XX ст. Он успешно перевел много страниц сербского народного эпоса, перевел басни И. Крылова (сильно углубив их социальное звучание), перевел поэзии А. Пушкина, М. Лермонтова, Некрасова, немало перевел из лирики известного польского поэта-демократа середины XIX ст. Владислава Сирокомли, а из западноевропейских литератур перевел: сказки Г. Х. Андерсена, трагедию Шекспира «Гамлет», поэтические произведения Джорджа-гордона Байрона и Генриха Гейне. Старицкий сделал несколько переработок из прозы Г. Гоголя («Ночь перед Рождеством», «Сорочинский ярмарок», «Майская ночь, или Утопленная») и из прозы выдающихся польских писателей демократичного направления: рассказ Елизы Ожешко «Зимний вечер» (в Старицкого под той же названием) и повесть Юзефа-Игнация Крашевского «Дом за селом» (у Старицкого - мелодрама «Цыганка Аза»). Своим переводам и переработкам Старицкий непременно предоставлял украинского национального колорита и глубины социального звучания в демократическом духе.
Талантливыми переводчиками стали и известные современные украинские писатели: Максим Рыльский, Николай Бажан, Павел Тычина, Леонид Первомайский, Дмитрий Павлычко. Г. Рыльский прекрасно перевел из Пушкина (поэму «Евгений Онегин») и из польской поэзии - его перевод большой лирик эпической поэмы Адама Мицкевича «Господин Тадеуш» справедливо считается наилучшим в мировой литературе. Г. Бажан с блеском перевел из грузинского языка поэму Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре», сделал немало очень удачных переводов в области польской романтической поэзии XIX -XX ст.ст. (из Юлиуша Словацкого, Циприяна-Камиля Норвида, Ярослава Ивашкевича). Леониду Первомайскому принадлежат очень удачные переводы из сербского народного эпоса. Что касается П. Тычины и Дмитрия Павлычко, то они больше переводили из болгарской и польской романтической поэзии XIX ст. (произведения Христо Ботева и Адама Мицкевича). Г. Тычине, в частности, принадлежат своеобразные и художественно интересные современные «перепевы» произведений упомянутых авторов. Чтобы убедиться в том, в чем же заключается разность между переводческим методом (максимальной приближенности к оригиналу) и современным сознательным высокохудожественным перепевом, остановимся детальнее на переводах Максима Рыльского и Павла Тычины из творчества большого польского поэта XIX ст. Адама Мицкевича.
Мы, уже говорили о том, что в украинском, да и мировом литературоведении, большое внимание привлекла переводческая деятельность Максима Тадеевича Рыльского (это касается не только его переводов из творческого задела выдающихся польских авторов XIX-XX столетий: Адама Мицкевича, Юлиуша Словацкого, Леопольда Стаффа, Юлиана Тувима, а и из французской поэзии ХУІІ-ХХ столетий: стихотворной драматургии Пьера Корнела («Нужно»), Жана Расина («Федра»), Мольера («Мизантроп»), Едмо-На Ростана («Сирано де Бержерак»), Виктора Гюго («Король забавляется» и «Ернани»), а также поэзии Гюго, Никола Буало-Депрео («Искусство поэтическое»), Вольтера («Орлеанские чудеса») и лирики многочисленных французских и бельгийских франкоязычных поэтов: Пьера Жана Беранже, Альфреда де Мюссе, Теофия Готье, Стефана Малларме, Жозе-Мария где Ередиа, Поля Верлена, Жана Ришлена, Альбера Самена, Шарля ван Лерберга, Мориса Метерлинка, Фернана Мазада, Анри де Ренье, Франсиса Жамма. Довольно только сказать, что в 20-титомному издании произведений Г. Рыльского его переводы из польской и французской литератур составляют каждая по два тома. Тем не менее количество - это еще не показатель. Рыльский, будучи при этом и известным теоретиком переводческого искусства слова, неоднократно в своих индивидуальных и коллективных работах убедительно высказывался по этому поводу. Он считал, что при анализе переводческого мастерства того или другого поэта, прежде всего, возникает проблема полноты и точности воспроизведения оригинала. Близость, в частности, славянских языков, которая, на первый взгляд, должна была бы облегчить работу переводчика, представляет специфические трудности. Привлеченный внешне, звучание отдельных слов и даже поворотов, неопытный переводчик начинает добиваться абсолютной, буквальной точности в пересказе оригинала, но ему мешает разность в ударениях и синтаксическом строении, вследствие чего возникает трудный и неуклюжий текст.
Такой переводчик забыл, что читатели знакомятся только с его работой, абсолютной точности они оценить не могут, а искусственный, громоздкий и невыразительный стиль изложения (родным языком читателя) вызывает у него сниженное представление о художественной стоимости оригинала. Вот почему переводчики всегда дают преимущество перед сроком точность сроку верность, стремясь, образно говоря, воссоздать, прежде всего, «не букву, а дух художественного произведения». Чтобы удачно решить такую сложную задачу, переводчик должен быть не только поэтически одаренным человеком, не только свободно владеть двумя языками (той, из которой, а особенно на которую он перекладывает тот или другой художественное произведение), но и иметь соответствующие историко-филологические знания, так как иначе он не сможет избегнуть грубых содержательных ошибок.
Совершенство перевода, по мнению Рыльского, обязательно предусматривает существования каких-то компонентов, позарез необходимых для удачного решения определенных творческих задач, и первым из них не механическое воспроизведение текста, по линии его пересказа, а сильное, творческое отношение к нему. Лучшие переводчики дают не буквальные (что и невозможно), рабские переводы, а переводы творческие, по возможности, тем не менее, подчиняя свою индивидуальность индивидуальности ангора. Подчеркиваю, - по возможности, так как считаю невозможным, как этого требует, чтобы автор поэтического перевода, итак, и сам поэт, целиком забыл о себе, целиком подчинился индивидуальности другого поэта. Это даже, сдастся мне, нежелательно: таким способом можно стереть пыльца из крылышек того мотылька, который носит название поэзией. Другое дело, которое желательно, чтобы между автором оригинала и переводчиком была внутренняя своеобразная сообразительность, чтобы переводчик не был ремесленником, который перекладывает все, что ему закажут перевести, чтобы здесь непременно был момент творческого выбора.
Смелость в изложении того или другого произведения, отрывка, даже одного образа самая себе стимулирует творческую инициативу переводчика, его собственный поэтический жест, мастерство и творческую индивидуальность. Это происходит, конечно, в определенных границах, с большим чувством меры, с изображением редкостей оригинала, лишь путем детализации отдельных фактов, некоторого эмоционального усиления образа, придание эпитетов-синонимов и сравнений, которые не выпадают из общего плана рассказа. Так, характеризуя историю возникновения города Вильна в книге поэмы Мицкевича, Рыльский пишет:
- В борах поставил он большой город Вильна,
- Что волком смотрит сквозь темную гущину,
- И Исмов пряча глубокую тайну
- И соснами свои, обороняя границы.
Два строки, хотя вообще и отвечают ведущей мысли отрывку, полностью добавленные переводчиком. Г. Рыльский, будто снова творчески переосмысливает этот образ и не может не внести в свой перевод тех сравнений, которые возникают в собственному его воображении. И это касается не только картин природы, а и определений душевного залога героя или момента действия, особенно, если речь идет об известном историческом деятеле. Рыльский снова вносит определенные содержательные дополнения в описание портрета; Тадеуша Костюшки - та же самая поэма Мицкевича «Господин Тадеуш»:
- Костюшко при оружии,
- С саблей в руке и с взглядом героя.
- Таким он был, наверное, когда присягал,
- Что всю свою жизнь на тот алтарь положит.
- Где сердце, страдающее большой отчизны,
- И клялся лучезарный, растроганный и грозный,
- Что прогонит мечом трех вооруженных властелинов.
Юная героиня «Господина Тадеуша» Зося (в первом разделе поэмы у Мицкевича только «отвесная, тихая и легкая, как месячное сияние», а у Рыльского, который заранее знает ее светлый и веселый характер, - «легенькая и радостная в летной тишине, как сияние месячное бывает весной». Итак, Рыльский и теоретически, и практически соблюдает тех переводческих установок, которые были в свое время очень удачно сформулированные талантливым литератором-практиком и известным теоретиком переводческого искусства Николаем Зеровым в одной из его статей, где он «пожелал бы нашим переводчикам как можно лучше ориентироваться в лексических наших запасах, различая, по-старинке сказал - слова «высокого» и «низкого» стилей и не допуская их к беспорядочной, антихудожественной мешанины». На мысль, Г. Зерова, переводчику не треба забывать основного, что лежит и в области содержательных, и в области формальных компонентов стиха. Так, перекладывая Гюго, нельзя пройти мимо его эффектного синтаксиса, его блестящего ораторского аппарата, нельзя быть элементарно приличного перевода Верлена без максимального внимания к его звукописных средств «и т.п.».
Что же касается немногочисленных, но удивительно выразительных переводов Павла Тычины из лирики Адама Мицкевича, то он в самый раз с блеском избегает такой опасности. Он выбирает главное, определяющее в поэзии польского поэта, предоставляя ему при этом индивидуальной образно-эмоциональной окраски, но с непременными учетами ведущей «стилевой атмосферы» произведения в его «первописному» звучании. При таком подходе его перевод есть лишь авторизованным украинским вариантом оригинала, тем не менее, ориентированным не на самодовлеющие формалистические упражнения, а на современного украинского читателя, который должных быть достойно ознакомленный с инославянским поэтическим шедевром.
Ограничимся лишь одним выразительным примером. Шест перевел лирический стих польского поэта «К М.» - к Марии Верещак, посвященный первой любви Мицкевича, любимой женщине, с которой он потом был разведен навеки:
- ... Тень бывает длинная, солнце как заходит,
- Широко как падает полем скучным,
- Мой так же образ - чем все дальше сходит,
- Тем себе грустнее, а мир становится немилым...
- ...Как было радовался я, милое чорнобровье,
- Частицу своего сердца при себе оставил я.
- ... А ночью, как молния зашипит змеистая,
- А в садку еще груша, от ветров забьется,
- Филин застонет, дождь пойдет часто
Скажешь: « Душа его снова ко мне рвется». В Мицкевича в оригинале нет такого глубокого лирического, а тем более фольклорного пополнения. Шест здесь удается (подобно к Рыльскому) очень часто к средству компенсации образа стараясь воссоздать близкое по смыслу, за тональностью круг образов. Перевод стиха приобретенные при этом, целиком сознательно, не только фольклорного, а и украинского колорита: солнце, которое заходит вечером край поля; обращение к лирической героине в духе украинской народной песни, вечный дождевой пейзаж с филином, порываниями ветра, «змеистой» молнией.
Страницы: 1 2
