Жили мы в определенной гармонии с силами природы. Зимой мерзли, летом жарились на солнце, осенью месили грязь, а весной нас заливало водой, и кто этого не знает, не знает ту радость и полноту жизни. Весна плыла к нам из Десны. Тогда никто не слышал о превращении природу, и вода тогда текла куда и как попало. Временами Десна разливалась так пышно, что в воде потопали не только леса и сенокосы. Целые села тогда потопали, зовя себе спасения. И здесь начиналась наша слава.
Как мы с отцом и дедом спасали людей, коров и коней, об этом можно написать целую книгу. Это был мой дошкольный героизм, за который меня теперь, наверно, послали бы в Артек. Тогда артеков еще не знали. Давно это делалось. Забыл, какого года, весной, в канун пасхи, половодье было такая, которого никто, ни дед наш, ни дедова баба не знали.
Вода прибывала с удивительной скоростью. В один день затопило леса, сенокосы, огороды. Стало смеркаться, разгулялась буря. Ревом ревело над Десной всю ночь. Звонили звоны. В темноте далеко где-то звали люди, жалобно гавкали псы, и шумело и трещало ненастье. Никто не спал. А на утро все улицы были под водой, а она еще прибывает. Что делать?
Тогда полицейский исправник посылает к нашему отцу огромного полицая Макару.
- - Спасай людей на Загребелье. Потопают, слышал? - приказывает он отцу сиплым голосом. - У тебя лодка на всю губернию, и сам ты мореплаватель.
- Услышав о такой беде, мать сразу в слезы:
- - Паска святая?!
- А отец бранясь, чтобы замолчала мать, да и говорит Макару:
- - Ой, рад бы я людей спасать, боюсь греха. На рассвете Христово воскресенье. Святой же пасхи должен съесть ломоть и выпить нужно по закону. Два месяца не пил. Не могу пасху презирать.
- - Сядешь в карцер, - сказал Макар и понюхал на припечке жареного поросенка. - Вместо грамоты при спасении человечества и бедности, будешь бить клопов в буцигарне.
- - Хорошо, показался отец. - Будь вы неладны, душегубы. Иду.
- Мать, как всегда перед пасхой, казалась немного неистовой, крикнула в жалобном отчаянии:
- - Ну, куда ты поедешь? Паска!
- - Давай неосвященную. Грешит так грешит, садись, Макар! Христос воскрес! Наливайте по второй! С весной вас, с ивой, с водой, с бедой!
Вот так, начав разговляться в субботу, потрошки-помаленьку поплыли мы, проспали службу божью и только на рассвете с большими трудностями стали подплывать лодкой к затопленному селу Загребелья. Вся загребельское население сидело на крышах с неосвященными пасхами. Всходило солнце. Картина была необычна, вроде бы сон или сказка. Осеняемый солнцем, перед нами раскрылся совсем новый мир. Ничего нельзя было узнать. Все было другое, все лучше, более могуче, веселее. Вода, тучи, плав, - все плыло, все беспрестанно неслось вперед, шумело, блестело на солнце.
Весна красна!..
Мы гребли из всех сил под мудрым руководством нашего отца. Было нам жарко от труда и весело. Отец сидел с веслом на корме - веселый и сильный. Он чувствовал себя спасителем утопающих, героем-мореплавателем, Васко-да-Гамой. И хоть жизнь послала ему лужу вместо океана, душа у него была океанской. И именно потому, что души у него хватило бы на целый океан, Васко-да-Гама временами не выдерживал эту диспропорцию и топил свои корабли в шинке. Говорят, пьяному море по колени. Какое там! Неправда. Только догадался я об этом не скоро. Топил наш отец корабли ради того, чтобы хотя бы хоть иногда в грязном шинке маленькая лужа его жизни превратилась хоть во время в море - бездонное и бескрайнее.
Вода прибывала с большой яростью. Не успело село опомниться, как очутилось на острове, и остров стал исчезать под водой, потопать.
- Спасите-е!..
Быстро текла по улицам, левадах с пеной и даже шипела под завалинами и сенными дверями, заливала хлева, кошары, риги. Потом, поднявшись на полтора аршина сразу, ворвалась в дома через двери и окна.
- Ой скорее спаси-и-те-е!
Дома качало течением. Ревел скот по кошарам. Застыли кони на привязи по шею в воде, свиньи утонули. Из соседних задесенских сел несло затопленных раздутых быков. Вода добралась до церкви, к самим царским вратам. Утонуло все село. Один лишь Ярема Бобир, наш родственник по дедовому колену, не пострадал в этом приключении. Он знал приметы ко всем естественник явлений и особенно верил в мышей. О половодье он догадался заранее, еще даже зимой. Когда на крещение мыши начала убегать из риги и амбара по снегу, наш хитрый дядюшка сразу догадался, что будет весной беда. И как ни смеялись тогда на него дураки неосмотрительные сельчане, он молча разобрал на сенях крышу, сделал на крыше кошару, построил ступени, наносил полный чердак сена и хлеба. И вот, когда село вместо: «Христос Воскрес», - кричало в отчаянии: «Спасайте», - большое Бобирево семейство разговлялось на крыше около яслей в окружении коровы, коней, овечек, кур, и голубел, совсем как на старухе картине, которая висела когда-то в церкви.
- - Спасите! Дом плывет!..- звали снизу.
- - Христос воскрес!
Здесь Христу пришлось услышать за воду такое, которого слышал ни один заседатель за несоответственные дела. Да еще кто-то пустил провокационный слух, будто попадья в большой пост ела скоромное, которое она получала вприпуст из закрытого поповского распределителя. Шумихи было много. Однако, когда вдуматься, это не были антирелигиозные безбожные разговоры. Сидя на крышах с неосвященными пасхами среди потопленного скота, верующие, очевидно, хотели, чтобы бог был немного внимательнее к созданному им миру. Проще говоря, им хотелось от бога, матери божьей и всех святых, чего-то лучшего, а не таких угнетающих и несвоевременных неприятностей.
- - Ну, действительно, которая это у нечистого паса, когда ее, пусть бог простит, придется есть несвяченую. Вся парахвия на крышах, а в домах сомы плавают.
- - Христос воскрес, мокрогузы! - весело звал мой отец, когда лодка, проплыв поверх плетня во двор, стукнулась носом под крышу.
- - А, ну его к плохому часу, - обозвался из крыши немолодой уже мужчина Лев Кияниця и подал отцу рюмку. - Поистине воскрес. Спасай, Петре, и хоть не смейся. Скоро вон дом понесет. О, уже шевелится!
- - Ой, пробе! Спасайте! Про-о-обочку! - закричали бабы.
- - «Воскресения день просветимся, людие! Пасха господня, пасха от смерти к жизни и от земли к небеси...»
- - Спасайте! Топимся...
Скоро из-за дома выплыл небольшой челнок, а в челноке и певец - отец Кирилл, дьяк, Которым и кормчий за веслом - пономарь Лука. Духовные лица плавали давно между домами и святили пасхи, поддерживая морально религиозный уровень сельчан.
- Давайте сюда, батюшко! Дети пасхи плачут.
- Потерпите, православные! - звал отец Кирилл. - Преблагой создатель посылает нам знамение в водах своих яко благое предвозвестие урожая злаков и трав... Куда правишь, ирод! К крыше, к крыше прав. Ой, упаду!
Пономарь Лука причаливал вот так к крыше. Служители культа обрызгивали пасхи и пасхальные яйца весенней святой водой и так понемногу нахваталися на холоде по рюмке, что уже и забыли что петь.
- Здесь, батюшка, не «воскресения день», а «вниз по мамочке» запеть бы след, пошутил наш отец, смеясь.
- Чего смеешься! - рассердился отец Кирилл. Он не любил моего отца за красоту и непочтительный нрав. - И здесь ты против бога, нечестивец, безбожник лукавый!
- Батюшка, и вы, дьяче, и ты, пономарь, давайте относительно исповедания веры условимся сразу: я не против бога, - весело сказал мой отец, притягивая к лодке арканом полуутопленную телку. - Сашко, хватай ее рога. Держи, не бойся! Я подведу аркан под брюхо... Не против бога я, духовные люди, не против пасхи и даже не против большого поста. Не против вола его, и осла его, и всякого скота, его... И когда я временами гневлю его всесильное, всеблагое и всевидящий глаз, так это вовсе не потому, что я у него не верую или верую в какого-то другого бога.
- Вот будешь ты опаливаться в аду за вот такие слова! - вступился за господа с благодарностью.
- Даром, сказал отец и, подняв телку большим колом, хорошо втянул ее в лодку. - Раз уже я грешен, так где мне и опаливаться, как ни там, где вы говорите. Конечно, богу из неба более чем нам видать, что и чего, какой огонь или воду пустить на нашего брата, мышей ли, червей ли, суховей ли, плохое начальство ли или войну. Ну, с другой же стороны, я тоже, как божеское создание, имею свой интерес и рассудительность, хотя и мелкую, однако не злую и не глупую вроде бы. Действительно, чего мне хвалить бога, и особенно на велик день, вот за такое половодье? Мне не известны божьи планы относительно такой порции воды. Не вижу я, какое в этой воде добро.
- Пути господние неисповедимы, - строго рёк отец Кирилл.
- Конечно, пригодился отец и по-хозяйски осмотрел половодье. - В таком планировании воды должен, очевидно, быть большой божественный смысл, и только о себе я знаю одно: штаны у меня мокры и чуб не высыхает.
- Замолчи, нечестивец! - гневно звал отец Кирилл, и здесь вдруг создалась неприятность. Покачнувшись в лодке, священнослужитель зателепал руками и полетел стоймя в воду! А лодка тогда хить на второй бок, - от дьяка и пономаря только жмурки пошли.
Ой, как же не захохочет наше потопленное село, как ни возрадуются крыши! Бабы, девушки, деды, мужчины, дети! Вот народ! Так смеяться от святой пасхи, от самих себя, от всего в мире на Пасху! И где? На крышах, в окружении коней и коров, что только рога и головы торчат из холодной воды. Нет! Национальный характер загреблян не понятен к пониманию закономерности и целесообразности беды. Он соблазнил их на смех на святую даже пасху. Глядя на людей, усмехался и мой отец - большой хороший мужчина.
- Ну и народ! Каждую весну так мокнет уже тысячу, может, лет, и черт их не вытопит и не выгонит отсюда. Природа!..
Зацепив отца Кирилла за золотую цепь ручкой весла, отец вытянул его, как сома, в свой ковчег к коровам и овечкам. Потом стали вытягивать дьяка и, вытягивая, так нахохотались, что забыли о пономаре Луке, которого, по-видимому, не съели ли раки, забыл уже. Вот такая была вода.
