Создавая образ Моцарта, Пушкин отстаивал свое программное понимание искусства. Но художественное исследование обстоятельств и условий реализации гением своих возможностей приводило к суровым и драматическим выводам. Отношение таланта к гению, определяемое завистью — ненавистью, закономерно приводило к убийству Моцарта. Исторический реализм открывал Пушкину неминуемость такого разрешения конфликта.
Сальери, как мы помним, сформулировал свою позицию с категорической ясностью—»остановить» Моцарта необходимо, — «не то мы все погибнем». В этом конфликте Моцарт обречен. На стороне Сальери и ему подобных «жрецов» — активность, порождаемая жаждой первенствовать, получать награды за труды, за процветание «полезного» искусства; ненависть, питаемая индивидуализмом; способность к предательству; жестокость бездуховной натуры, готовой сладострастно признавать себя ничтожным «чадом праха» и за это именно злобно мстить создателю «райских песен».
Сцена отравления потрясает доверчивостью и беззащитностью Моцарта и вероломством, нечеловеческим хладнокровием убийцы. Моцарт играет другу свое последнее произведение — «Кешет», а друг этот, только что бросивший в стакан Моцарта яд, слушает его музыку с наслаждением и вдруг плачет!
- О, эти слезы Сальери!
- Сколько о них написано!
Именно они и давали возможность говорить о «трагически-прекрасном» характере Сальери. Напомню одну из таких оценок этой сцены: «Заставив Сальери уже после того, как он отравил Моцарта, впервые проливать слезы, Пушкин как бы говорил: кто плакал впервые в своей жизни, слушая «Цецтет», тот мог осознать беспримерность своего преступления против Моцарта, преодолеть в себе завистника, прийти к осознанию своей посредственности и дойти до того предела отчаяния, которое явилось бы справедливым возмездием за совершенное им преступление против искусства».
Отчего же плачет Сальери? Его слезы — это уже известный нам прием «компрометации» героя. Пушкин отрицал принципиально одностороннее изображение характера, высмеивал тех, у кого «заговорщик говорит: Дайте мне пить, как заговорщик». Сальери, убивая Моцарта, убежден, что он исполняет свой долг; преступая нравственный закон, он ощущает себя избранной натурой; вливая яд, он остается талантливым композитором, который не только добился славы и признания, но и одарен от природы чувством гармонии, способностью наслаждаться музыкой.
Отравив Моцарта, Сальери слушает его «Кес[шет». Но ом оказывается не в силах сдержать своего смятения и волнения — и плачет. Слезы помогают увидеть его обыкновенным человеком, а не воплощением злодейства. Они подчеркивают чуткость его натуры к восприятию прекрасного. Плачущий Сальери — это громадное художественное открытие Пушкина. Им создан характер нового времени— талант, искренне наслаждающийся творениями гения и убивающий гения; это символ жестокости и бесчеловечия общества, породившего эгоизм как необходимую форму самоутверждения человека.
В ответ на вопрос Моцарта — «Ты плачешь?» — Сальери отвечает: «Эти слезы Впервые лью...» Это ложь. Он сознательно обманывает Моцарта, но странно, что обманулись исследователи, постоянно подчеркивающие, что Сальери плачет впервые. В монологе, с которого начинается драма, Сальери признается, что уже с детства в нем проявлялась способность испытывать сладкое волнение от музыки: «Звучал орган в старинной церкви нашей, Я слушал и заслушивался — слезы Невольные и сладкие текли». Слезы смягчали, очеловечивали эгоистическую, мрачную, рассудочную натуру Сальери.
Но последние слезы не только раскрывают чуткость Сальери к гармонии. Плача, он говорит, что ему «и больно и приятно». Приятно, конечно, оттого, что «будто тяжкий совершил я долг, Как будто нож целебный мне отсек Страдавший член!» Отсечена была зависть-ненависть — Моцарт отравлен, опасный гений «остановлен». Но — «больно». Отчего же больно Сальери слушать музыку Моцарта? Угрызения совести? Это исключено для такого человека, как Сальери. Боль заставила — и это действительно впервые — стыдиться слез своих; он говорит: «Друг Моцарт, эти слезы... Не замечай их».
В слезах этих не только сладкий восторг от гениальной музыки, но прежде всего боль бессилия. Сальери поражен страшной мыслью — он исполнил «долг» и отравил Моцарта, своего врага, но музыка Моцарта осталась. Истинное искусство убить нельзя. Оно бессмертно — именно оно, это ненавистное ему искусство, которому нельзя научиться. Драму бессилия тех, кто считает себя вправе «останавливать» гения, изобразил Пушкин в судьбе Сальери. Именно здесь, в финале, отравив Моцарта, Сальери терпит и окончательную идейную и нравственную катастрофу.
