Поведение Жюльена определено идеей природы, которой он хотел подражать, но в реставрированной монархии, хотя бы и с Хартией, это невозможно, поэтому приходится «с волками выть» и действовать так, как действуют другие. Его «война» с обществом происходит скрыто, а делать карьеру, с его точки зрения – значит подрывать это искусственное общество ради другого, будущего и естественного.
Жюльен Сорель – синтез двух, как будто прямо противоположных, направлений – философской и политической 19 века. С одной стороны – рационализм в сочетании с сенсуализмом и утилитаризмом, – необходимое единство, без которого ни то, ни другое не могло бы существовать согласно законам логики. С другой стороны – культ чувства и натурализм Руссо.
Он живет словно в двух мирах – в мире чистой нравственности и в мире рассудочного практицизма. Эти два мира – природы и цивилизации – не мешают друг другу, потому что оба вместе решают одну задачу, построить новую действительность и найти для этого верные пути.
Жюльен Сорель стремился к счастью. Своей целью он поставил уважение и признание светского общества, которое он проник благодаря своему усердию и талантам. Восходя по лестнице честолюбия и тщеславия, он как будто приближался к заветной мечте, но счастье изведал он только в те часы, когда, любя г-жу де Реналь, был самим собою.
Это была счастливая встреча, полная взаимного сочувствия и симпатии, без рационалистических и классовых препон и перегородок, встреча двух людей природы – таких, какие должны быть в обществе, созданном по законам природы.
Двойное мировосприятие Жюльена проявлялось по отношению к хозяйке дома Реналей. Госпожа де Реналь остается для него представительницей класса богачей и потому врагом, и все его поведение с ней вызвано было классовой враждой и полным непониманием ее натуры: Г-жа де Реналь полностью отдалась своему чувству, но домашний учитель действовал иначе – он все время думал о своем общественном положении.
«Теперь полюбить г-жу де Реналь для гордого сердца Жюльена стало чем-то совершенно немыслимым». Ночью в саду ему приходит в голову завладеть ее рукой – только для того, чтобы в темноте посмеяться над ее мужем. Он осмелился положить свою руку рядом с ее рукой. И тут его охватил трепет; не сознавая, что он делает, он осыпал страстными поцелуями протянутую ему руку.
Сам Жюльен теперь не понимал, что он чувствовал, и, очевидно, забыл о причине, заставившей его рисковать этими поцелуями. Социальный смысл его отношений к влюбленной женщине исчезает, и вступает в свои права давно начинавшаяся любовь.
Что же такое цивилизация? Это то, что мешает естественной жизни души. Размышления Жюльена о том, как он должен поступить, как относятся к нему другие, что они о нем думают, – это все надуманное, вызванное классовой структурой общества, то, что противоречит природе человека и естественному восприятию действительности. Деятельность разума здесь сплошная ошибка, потому что разум работает в пустоте, не имея под собой твердой основы, ни на что не опираясь. Основа рационального познания – это ощущение непосредственное, не подготовленное никакими традициями, идущее из глубины души. Разум должен проверять ощущения во всей их массе, делать из них правильные выводы и строить заключения в общих понятиях.
История взаимоотношений между плебеем-завоевателем и аристократкой Матильдой, презирающей бесхарактерную светскую молодежь, беспримерна по оригинальности, точности и тонкости рисунка, по естественности, с какой изображены чувства и поступки героев в самых необыкновенных ситуациях.
Жюльен без памяти был влюблен в Матильду, но ни на минуту не забывал, что она в ненавистном лагере его классовых врагов. Матильда сознает свое превосходство над окружающей средой и готова на «безумства», чтобы вознестись над ней.
Надолго овладеть сердцем рассудочной и своенравной девушки Жюльен может лишь сломив ее гордыню. Для этого надо скрывать свою нежность, замораживать страсть, расчетливо применять тактику многоопытного денди Коразова. Жюльен насилует себя: снова он должен не быть самим собою. Наконец, высокомерная гордость Матильды надломлена. Она решает бросить вызов обществу и стать женою плебея, уверенная, что только он достоин ее любви. Но Жюльен, уже не веря в постоянство Матильды, и теперь вынужден играть роль. А притворяться и быть счастливым – невозможно.
Так же как в его отношениях с г-жой Реналь, Жюльен боялся обмана и презрения со стороны влюбленной в него женщины, а Матильде иногда казалось, что он ведет с ней фальшивую игру. Сомнения возникали часто, «цивилизация» мешала естественному развитию чувств, и Жюльен опасался, что Матильда вместе с братом и поклонниками смеются над ним, как над взбунтовавшимся плебеем. Матильда отлично понимала, что он не верит ей. «Надо только уловить такой момент, когда у него загораются глаза, – думала она – тогда он поможет мне лгать».
Начинающаяся любовь, растущая в продолжение месяца, прогулки по саду, блестящие глаза Матильды и откровенные разговоры, очевидно, длились слишком долго, и любовь превращалась в ненависть. Оставаясь наедине с собой, Жюльен мечтал о мести. «Да, она красива, – говорил Жюльен, сверкая глазами как тигр, – я овладею ею, а потом уйду. И горе тому, кто попробует меня задержать!» Так ложные представления, внушенные общественными традициями и больным самолюбием, вызывали мучительные раздумья, ненависть к любимому существу и убивали здравую мысль. «Я восхищаюсь ее красотой, но боюсь ее ума», – говорит подписанный именем Мериме эпиграф к главе под названием «Власть юной девушки».
Любовь Матильды началась потому, что Жюльен стал аргументом в ее борьбе против современного общества, против ложной цивилизации. Он был для нее спасением от скуки, от механического салонного существования, новостью психологического и философского плана. Затем он стал образцом новой культуры, построенной на ином начало – природном, личном и свободном, как будто даже руководителем в поисках новой жизни и мышления. Лицемерие его было сразу понято как лицемерие, как необходимость для того, чтобы скрыть подлинное, в нравственном отношении более совершенное, но для современного общества неприемлемое миропонимание. Матильда поняла его как нечто родственное, и это духовное единство вызвало восхищение, настоящую, естественную, природную любовь, захватившую ее целиком. Эта любовь была свободной. «У меня с Жюльеном, – размышляла Матильда, как всегда, наедине с собой, – никаких контрактов, никаких нотариусов, предваряющих мещанский обряд. Все будет героическим, все будет предоставлено случаю». А случай здесь понимается как свобода, возможность поступать так, как того требует мысль, потребность души, голос природы и истины, без придуманного обществом насилия.
Она втайне гордится своей любовью, потому что видит в этом героизм: полюбить сына плотника, найти в нем нечто достойное любви и пренебречь мнением света, – кто бы мог совершить такое? И она противопоставляла Жюльена своим великосветским поклонникам и терзала их оскорбительными сравнениями.
Но это «борьба с обществом». Так же как окружающие ее благовоспитанные люди, она хочет завоевать внимание, произвести впечатление и, как это ни странно, апеллировать к мнению великосветской толпы. Оригинальность, которой она добивается явно и тайно, ее поступки, мысли и страсти, разгорающиеся при завоевании «исключительного существа, презирающего всех других», – все это вызвано сопротивлением обществу, желанием рисковать, чтобы отличиться от других и подняться до высот, которых никому не достичь. И это, конечно, диктат общества, а не требование природы.
Эта любовь к себе связана с любовью к нему – вначале безотчетной и не очень ясной. Затем, после долгого мучительного анализа психологии этой непонятной и привлекательной личности, возникают сомнения, – может быть, это только притворство, для того чтобы жениться на богатой маркизе? И, наконец, как будто без больших оснований, торжествует уверенность в том, что жить без него невозможно, что счастье не в себе, а в нем. Это победа естественного чувства, пульсирующего в чуждом, враждебном обществе. Угроза потерять все, что было задумано, все, чем она гордилась, заставила Матильду мучиться и даже, может быть, любить по-настоящему. Она как будто поняла, что в нем ее счастье. «Склонность» к Жюльену наконец восторжествовала над гордостью, «которая, с тех пор как она себя помнила, властвовала в ее сердце безраздельно. Эта надменная и холодная душа впервые была охвачена пламенным чувством».
Если любовь Матильды дошла до помешательства, то Жюльен стал рассудительным и холодным. И когда Матильда, чтобы спасти его от возможного покушения на его жизнь, сказала: «Прощай! Беги!», Жюльен ничего не понял и был оскорблен: «Как это неизбежно случается, что даже в самые лучшие их минуты эти люди всегда ухитряются чем-нибудь задеть меня!» Он смотрел на нее холодным взглядом, и она расплакалась, чего прежде никогда не бывало.
Получив огромные земли от маркиза, Жюльен стал честолюбцем, как говорит Стендаль. Он думал о сыне, и в этом также, очевидно, сказывалась его новая страсть – честолюбие: это его создание, его наследник, и это создаст ему положение в свете, а может быть, и в государстве. Его «победа» превратила его в другого человека. «Роман мой в конце концов завершился, и я обязан этим только самому себе. Я сумел заставить полюбить себя эту чудовищную гордячку,— думал он, поглядывая на Матильду, – отец ее не может жить без нее, а она без меня...» Душа его упивалась, он едва отвечал на пылкую нежность Матильды. Он был мрачен и молчалив». И Матильда стала его бояться. «В ее чувство к Жюльену прокралось что-то смутное, что-то похожее на ужас. Эта черствая душа познала в своей любви все, что только доступно человеческому существу, взлелеянному среди излишеств цивилизации, которыми восхищается Париж».
Узнав, что его хотят сделать незаконным сыном какого-то высокопоставленного де Ла-Верне, Жюльен стал холоден и высокомерен, так как предположил, что он действительно незаконный сын великого человека. Он только и думал, что о славе и о своем сыне. Когда он стал лейтенантом полка и надеялся вскоре получить чин полковника, он стал гордиться тем, что прежде его раздражало. Он забыл о справедливости, о природном долге и утратил все человеческое. О революции он перестал и думать.
