Тезис И.Франко «Хоть по трупам заведомо ступать, ни на шаг не возвращаться назад!», свидетельствует о том, что он был человеком своего времени, не лишенным многих утопических веяний. Сама поэзия «Каменщики» («свободными каменщиками» себя именовали члены тайных лож) свидетельствует о болезненном мистическом воображении неизбежности проторения пути в будущее по человеческим костям: «...аж тогда пойдут по этой дороге люди, как мы пробьем ее и выровняем всюду, как наши кости здесь под ней сгниют...».
Франко, бесспорно, великий мыслитель, гений, в чем-то и глубоко прозорливый. «Фауст», «Страдание молодого Вертера» Гете - тоже гениальные произведения. Гениальные в мировом масштабе, на скрижалях литературно-художественных шедевров. Вершины художественного воплощения трагедийного. Но, по выражению православного философа-публициста, душами Гете, М. Булгакова, А. Блока, В. Брюсова, М. Цветаєвой, С. Есенина, Э. Хемингуэя и т.п. мог завладеть дьявол.
Гетевский Рафаэль, пройдя своеобразную трансформацию через образы романтиков и символистов, появится потом в булгаковском романе под именем Воланд.
Суицидный мотив пройдет сквозь художественное воображение, поразив не только персонажей, а и их творцов.
Говорят, что любовная история гетевского Вертера из «Страданий...» привела к трагедии не только самого героя, а и многих предрасположенных к инфантилизму читателей.
Самоубийство как самоутверждение в любви станет одной из ведущих проблем в литературе. Трагические развязки будем наблюдать в балладах, поэмах, пьесах романтиков (Гете, Шиллер, Пушкин, Мицкевич, Шевченко), в произведениях эпохи реализма (Марко Вовчок, А. Островский, Л. Толстой, М. Старицкий, И. Карпенко-Карый, Э. Ожешко, А. Чехов).
Мотив сведения счетов с жизнью от утраченной или неразделенной любви проходит через сознание лирического героя сборника И. Франко «Завядшая листва» (1896) - собственно вершины поэтического творчества классика.
Трагической безысходностью, любовью, которая становится самоцелью в жизни, созданием земного кумира переполнены письма-исповеди скромного служащего Желткова из рассказа А. Куприна «Гранатовый браслет» (письма эти довольно созвучны «жмуткам» И. Франко из «Завядшей листвы», объяснениям Андрея из автобиографического рассказа « Манипулянтка», в котором воспроизведена история любви Франко к Журовской). Тема неузнанной, так и неразгаданной любви, которая заканчивается суицидной гибелью героини, романтизировано проходит через трогательные письменные объяснения-исповеди в новелле С. Цвейга «Письмо незнакомки».
Влияние З. Фрейда с его психоанализом является неопровержимым: писатель художественно осмысливает (вслед за научными исследованиями известного психиатра, который, кстати, закончит жизненный путь сумасшествием) конфликт человека со своим внутренним «я», собственно подсознательным геном греха.
Влияние фрейдизма с его стремлением дать волю греховным подсознательным желаниям особенно обозначится на пьесах украинского писателя первой половины XX столетия, долго не признанного в советские времена классика, революционера-националиста, который до смерти не отказался от коммунистических убеждений, постоянно пребывающего в поисках социально-этических гармоний Владимира Кирилловича Винниченко. Писатель этот, несправедливо замалчиваемый в советскую эпоху, на самом деле незаурядный талант. Прежде всего, как драматург. Его персонажи - это часто революционеры, художники, люди новой морали, новой идеи, которые, однако, при попытке воплотить их в жизнь терпят крах. Практическое применение провозглашаемых идеалов часто несовместимо с внутренним миром эгоцентрических людей, которые стараются утвердить себя, высвободив свои сокровенные стремления.
Проблема психоанализа в сочетании с натурализмом являются определяющими в драме «Метепио» (1909), в которой автор делает попытку популяризации фрейдистской «идеи честности с собой». Здесь художник Кривенко, не лишенный популярной тогда ницшеанской теории «сверхчеловека», оказывается перед выбором, сатанинским в своей основе - или стать отцом ребенка от нелюбимой ему Антонины, или высвободить свое внутреннее сокровенное стремление избавиться дитяти.
Женщине, которая, вопреки требованиям избавиться от не родившегося еще грудного ребенка, все-таки решила стать матерью, Кривенко ставит в укор «идею честности с собой»: «Где же твоя честность с собой? Это же не честность, а рабство, покорность темному, слепому, животному инстинкту матери. Честность с собой - это гармония мыслей, ощущений, опыта, это - сила и целостность».
Здесь Кривенко - типичный ницшеанец, для которого главное - принципы социал-дарвинизма, логика рационализма сильной личности, которой чужды моральные императивы, инстинкты совести. Ребенок для него - это всего-навсего кусок мяса, который связывает жизнь, перечеркивает перспективы.
Заложницей своих принципов выступает в драме типичная винниченковская героиня Арина, в которую влюблен Кривенко и которая сетует, что в свое время убивала во имя идей свои естественные чувства, желания: «Глупая была, все желания свои убивала, стеснялась их, коверкала. Для чего? Народу служила. А народа того не любила, не знала. Три года в партии была. Какого черта, спрашивается? Из принципов, которых не любила. Это же надо быть такой идиоткой! И то мучилась. А теперь ни народа, ни принципов не люблю, и чувствую себя чудесно».
В этом вся суть винниченковских революционеров-борцов против общественной морали, которая, по мнению апологетов «честности с собой», является лицемерным прикрытием скрытых грубых инстинктов, которые, дескать, нужно высвободить, узаконив свободу от обязанностей, свободу свободных отношений между мужчиной и женщиной. Кстати, при всей апологетике новых людей как общественной необходимости в будущем Виннниченко вопреки самому себе разоблачает их логику. Эти персонажи, которые старались поднять свои поступки как проявление высшей доблести, терпят полный моральный крах. Кривенко таки (не без влияния иронично циничных намеков Арины) доказывает, что его «идея честности...» не расходится с делом.
Антонина рождает сына, который, по ее определению, похож на своего отца. У Кривенко, который пришел проведать ребенка в отсутствии матери (Антонна, соблазненная Ариной пойти в театр, предчувствовала что-то плохое), просыпаются родительские чувства. Однако, оставшись с ребенком сам, он отворяет окно, раздевает на минутку малыша и умышленно простужает его. Ребенок заболел и умер. Во имя принципов цель достигнута. Интересно, что в предыдущей драме «Ступени жизни» ее герой Мирон Антонович большой дозой морфия убивает свою старую больную мать, поскольку считает бессмыслицей тратиться на ненужных обществу хлипких и безнадежно немощных людей.
Так утверждался социал-дарвинизм в борьбе с традиционными принципами, которые, по мнению апологетов новой морали, считались лицемерными и фальшивыми (аналогичные прецеденты имели и имеют место быть на границе второго и третьего тысячелетий - в эпоху неодекадентства под маской постмодернизма).
Характерно, что в повести.Аннунцио «Невиновный» тоже изображено убийство грудного ребенок путем тайного, скрытого от человеческого глаза простужения. Это делает аристократ Тулио ребенку, которого родила его законная жена, но не от него самого. Сам Тулио вел свободную жизнь, имея внебрачные связи с женщинами.
К собственной жене у него проснулись чувства тогда, когда у нее появился любовник. Тулио губит невинного ребенка, который постоянно будет напоминать о связи его жены с другим. Убийств приводит к моральной и физической гибели и самого Тулио.
Преступление в повести Аннунцио - последствие спровоцированной изменами любви-страсти. Переступление винниченковского персонажа обосновывается Кривенко на протяжении всей драмы как логическая необходимость, которая вытекала из «новой» морали - морали сверхчеловека, собственно Человека-Бога.
«Скажи: неужели, будучи честной с собой, будучи в гармонии со своим умом, сердцем, опытом, ты можешь родить и оставит жить такого ребенка, как наш? Неужели тебя не пронимает стыд, что твой ребенок будет такой? Неужели тебя не берет гнев, что ты не хотела его, а кто-то, какая-то слепая сила нагло, без твоего согласия всучила его? Подожди! А ум, опыт твой ничего не говорят тебе, не говорят, сколько еще страданий и нам, и ребенку будет из-за него? Нет? Ты подумай: он вяжет нас всю жизнь! Кусочек живого мяса вяжет два сознательных существа! Насильно, наперекор всему! И я должен покориться этому? Из-за чего?» - так убедительно доказывает необходимость человеческой, а не Божьей воли устами Кривенко сам автор.
Следует отметить, что драма «Метепио!» в какой-то мере автобиографическая. Импульсом к ее созданию был трагический эпизод из жизни самого Винниченко, в частности из его длинного любовного романа с Люсей Гольдмер-Штейн, которая родила от писателя и политика сына. Сын этот умер, и Люся в одном из писем предъявляла обвинение в смерти его отцу - Владимиру Винниченко: «Володичка! В смерти нашего сына виновен ты!».
