Недопетая песня (по Б. Лепкому)

1-и ведущий. Гетман Мазепа смотрел на грозное с тучами украинское небо и умом своим силился отвернуть тучу.

Но ум свой не потерял веры. Знал, что нет никого, чтобы быстротой ума и богатством опыта превышал его.

Но он один. А врагов много. Даже союзники настоящие и будущие, не желают добра Украине. Всех их ужасает ее буйная сила, плодородность земли и человеческой природы, всех их приманивает к себе красивая Украина, как привлекает возлюбленного. Получить ее желают.

Ни одному из них не верит старый гетман Мазепа, царю Петру меньше всех. Этот деспот даже с намерениями не скрывается своими. За кого он считает Мазепу? За никчемного самолюба или за продажного амбициозника, который за награду малую и наибольшего преступления не ужаснется?

Царь не верит доносам на Мазепу, но последнее войско у него забирает. Из того, как на ладони, видно, что царь хочет Мазепу без войска оставить, чтобы после сделать с ним, что ему будет угодно. Планы готовы. Проявил их в Жовкве, а именно: отменить казацкий строй на Украине, а завести московские порядки... Хорошо!..

Но Мазепа на то не пойдет. Это же изуродование его больших намерений, разрушение работы целой жизни.

Необходимо лицом повернуться на Запад, к Карлу и Лещинскому. Оба они люди умные и честные.

В Московщине бунт. Пенится Дон, за Доном поднимается Волга. Хорошо и плохо!

Хорошо, так как Петру хлопоты, а плохо, так как этот бунт из Московщины может перекинуться на Украину. Украине же в ту пору грознее всего беспорядок. Поэтому и Булавина укротить надо, хотя он прирожденный Украине союзник против Петра... Тучи... тучи!..

Гетман смотрит на омраченное небо и умом своим силится отвернуть тучу...

2-й ведущий. Мотря упивалась чарами с утра. Красота ненаглядная, земля бесценная, есть ли где лучше, как у нас? Что мы сделали для тебя, земля святая, чем жертвовали тебе, жизнь нашу

 

родную? Рвались, как сумасшедшие, из рук себе добро вырывали, а его кругом так много - для всякого было бы. По сокровищам бесценных топчемся - вспоминались слова гетмана, - но ленивые мы согнуться и поднять их. Большая земля, так порядка нет! - успокаиваем себя, длясь в давнем.

Картина 1.

Мотря и ее тетка Мария Федоровна. Тетка заплетает Мотрю. Мотря поет, потом разговаривает.

Мотря. Наши поехали на ловы?

Мария. Да. И гетман тоже поехал. Приказал, чтобы собирались и выезжали тихо, так как госпожа больная.

Мотря. Мать дома?

Мария. Нет, и она поехала на пасеку. Туда должен также и гетман поступить из ловов. В пасеке и будут обедать. А у Любови Федоровны только и печали, чтобы хорошо обедать и ужинать. За кушаньями и за напитками настоящие люди света божьего не видят. Все лишь пиры и пиры, а дела мало.

Мотря. А мне, тетушка, кажется, что моя мать многовато того света видит.

Мария. Как же это?

Мотря. А так, тетушка, что она хотела бы быть и первой богачкой на всю Украину, и всем заправлять по своему усмотрению, , как гетманша.

Мария. Мудрая твоя мать, Мотря, и гордая.

Мотря. Грешной гордостью гордая, - прости мне, Бог, грех, что так о своей матери говорю.

Мария. Пусть Бог простит!

Мотря. А потому я такую гордость грешной называю, что она никого больше себя не видит.

Мария. Может, оно и не так-то уже плохо, как ты думаешь. Любовь Федоровна и мужу своему добра желает, и вас всех любит, только не обнаруживает того по себе.

Мотря. Этого ныне, тетя, мало. Надо же и о том позаботиться, что нам счастье и богатство дает, свой родной край. Мы же не какие-то рабыни. Мы сознательные женщины. Хочешь иметь права, так и обязанности тебе нужно брать на себя. Заботишься о себе, надо и о массе позаботиться.

Мария. Конечно, надо! (Укладывает сплетенные косы Мотри в венчик).

Мотря. Да и хорошо же вы меня причесали. Хорошо! Хотя к аналою ведите. Но к аналою мне далеко.

Мария. А кому же тогда близко, Мотря?

 

Мотря. Может, кому и близко, хотя бы моим девушкам, а мне далеко - не складывается. И правду Вам сказать, не супружеского счастья я желаю.

Мария. А какого же?

Мотря. Какого? Как бы Вам это сказать, чтобы не смеялись над мной, чтобы не подумали себе, вот хочет... какого-то другого счастья, чтобы оно длилось хотя бы и одну только одну минуту. Но чтобы было такое сильное, такое могущественное, чтобы давало такое удовлетворение, которого не дают круглые годы обычной, как будто бы счастливой жизни.

Мария. Какая же то такая большая минута может быть, Мотря? Не понимаю тебя.

Мотря. Какая минута? .. Представьте себе, тетка, что наши родители и братья пошли в поход. Но не по приказу царя и за царя, а за Украину. За ее освобождение. Борются, как боролись предки, побеждают. И это Бог дал, что окончательная победа за нами. Представьте себе, тетя: мы победили, Украина свободная! Гетман заправляет нашей страной - наш, украинский гетман! И вот он на седом коне въезжает с поля боя в златоверхий Киев. Звоны играют, сурьмы трубят, на валах той твердыни, которую, царь нагими руками строил, из пушек жгут, народ волнуется, как море. Все глаза радостно горят. Грудь воля распирает... Уже наших казаков не погонят копать каналы московские, уже на их костях не будут класть новую столицу. Смотрите это тот, что выборол нам волю! Пусть бы я ее видела из окна монашеской кельи, пусть бы меня толпа ногами своими топтала, пусть бы мое сердце от пребольшой радости надвое разорвалось, но знала бы я, что была счастливая таким большим счастьем, которое больше в жизни и быть не может... Вот чего я, тетушка, желаю.

Мария. Теперь я тебя поняла… Ты еще молодая, может и доживешь до этого. Дай тебе, Бог, Мотря, чтобы дожила. Но сказал Христос: если бы вы Веры за маковое зерно в своем сердце имели, то сказали бы горе - двинься, и гора двинулась бы из места... Веры нам не хватает, ребенок. Все есть. Силы есть, богатство есть, ума тоже нам Господь не поскупился, только веры нет. Не верят наши, что они на большее способны. Привыкли к ярму. Не стыдно им в том ярме ходить и ласки погонщиков своих радоваться за надел земли, за почести, за кусок охлапа со своего стола, при котором чужие пируют. Веры не имеем, и вот где наша беда.

Мотря. Надо верить. Будем верить, тетя, будем ту веру ширить вокруг себя, чтобы она чудо создавала, не сверхъестественные, а человеческие, которые и у нас, и у вторых народов не раз бывали. Будем верить! (Обняли Мария и Мотря).

Занавес. Звучит музыка.

 

Картина 2.

Лес. Теплый летний вечер. Виднеются фигуры Ивана Мазепы, Орлика, Войнаровского. Им навстречу идет Мотря.

Мазепа. Приветствуем Вашу милость с погожим вечером и с добрым здоровьем.

Мотря. Приветствую светлейшего господина гетмана и господ.

Мазепа. А мы отсе из ловов возвращаемся.

Мотря. Пешком?

Мазепа. Хотелось пройтись. Такое красивое время. Погода - как выпрошенная у Бога. Общество осталось еще в пасеке.

Мотря. Мать тоже?

Мазепа. И Любовь Федоровна осталась. Она же хозяйка. Второй такой хозяйки я не видел. Никак не откажешься ни от хорошего кушанья, ни от хорошего пива. Но мне надо было покинуть дорогое общество, так как я еще ныне имею письма к Батурину слать. Обсуждали их, по дороге идя.

Мотря. Говорите, господа, дальше, а я пойду еще немного в дубраву.

Мазепа (взял ее за руку). Нет, того мы не сделаем, чтобы Вас саму под вечер пускать. Там, видите, под дубом волк лежит... Мы уже обсудили содержание писем, и теперь оба господа спешились во двор, чтобы их написать. Правда, Орлик?

Орлик. Да, светлейший господин гетман! (Орлик и Войнаровский пошли).

Мазепа. Это не Орлик. А настоящий Орел! Высоко он мыслями летает. Давно такой головы не было у нас на Украине. Много надеюсь на него.

Мотря. Господин генеральный писарь - красивый мужчина.

Мазепа. Скажу ему это.

Мотря. Нет, нет, прошу не говорить ему.

Мазепа. Почему же то? Чтобы не думал, что понравился Мотре Кочубеевне?

Мотря. Может, и мне кто-то понравился.