Так называлась книга Эрнста Юнгера, вышедшая в 1926 году. В том же году был опубликован роман Ганса Гримма «Народ без пространства». К началу 30-х годов хлынула целая волна романов с подобными названиями-лозунгами - «Новый рейх» (Отто Гмелин, 1930), «Вера в Германию» (Ганс Цёберляйн, 1931), «Суровый род» (Вилль Веспер, 1931). Наступление фашистской литературы шло полным ходом.
Не приходилось говорить о единстве фашистской литературы. Лишь немногие из писателей были членами НСДАП. Однако отдельных литераторов, группы и группировки объединяло общее неприятие Версальского мира, неприятие исторических перемен, связанных с Великой Октябрьской революцией. Стремление повернуть ход событий вспять стало общим знаменателем для различных, порой враждующих между собой реакционных течений в области культуры.
Начиная с 1918 года силам реакции и впрямь приходилось лишь «реагировать» на факты политической жизни, то есть сопротивляться тому, что уже наличествовало в обществе и властно заявляло о себе. Реакция не могла довольствоваться охранительной ролью, события неотвратимо толкали ее к контрреволюции, причем такой, которая демагогически позволила бы ей воспользоваться самим словом «революция».
К «консервативной революции» примкнули ветераны почвеннического «народного искусства», рядом с которыми появилось и несколько новых имен (Э. Г. Кольбенхейер, 1878-1962; Г. Ф. Блунк, 1888-1961; В. Веспер, 1882- 1962; Б. Брем, 1892-1974; В. Шефер, 1888-1952). Их сферой оставался псевдоисторический роман, манифестировавший мистическую связь человека с «народом», «землею», «расой» или «вечным рейхом». Беллетристика «крови и почвы» - которую небольшая кучка творческой интеллигенции, оставшаяся независимой, но беспомощной, язвительно именовала «блюбо» (аббревиатура немецких слов «блют унд боден») - являлась наиболее надежной опорой реакционной литературы.
С другой стороны, литературную реакцию поддерживали наиболее эзотерические писатели, которые в лучшем случае лишь иронизировали над вульгарностью романов «крови и почвы». Однако презрение к веку «массы», культ аристократического вождя привели и Стефана Георге, а также некоторых поэтов-экспрессионистов, например Ганса Йоста и (на некоторое время) Готфрида Бенна, в те же ряды, где они с удивлением увидели около себя «немецких рабочих поэтов» М. Бертеля, К. Брёгера, Г. Лерша, превозносимых фашистским литературоведением за то, что они «подняли рабочих над лживым евангелием классового учения» и «вернули их благодаря страстной любви к народу и отечеству на путь, ведущий к нации» 63.
Другие литераторы обосновывали необходимость «консервативной революции», обращаясь к военной теме. А поскольку воспоминания о войне были живы у очень многих, то довольно большой интерес вызывали и эти книги, например роман В. Боймельбурга «Заградительный огонь вокруг Германии» (1929), роман Ф. Шаувекера «Национальный подъем» (1930), трилогия Э. Двингера «Немецкая страсть» (1929-1932). Здесь со всею очевидностью речь шла о духовной мобилизации. Ужасы «битвы материала» не отрицались, но романтизировались и представлялись в качестве «героических событий» и «жертв во имя Германии».
Литература этого направления началась с романа Эрнста Юнгера (род. в 1895 году) «В стальных грозах» (1920). В нем декларировалось извращенное представление о войне как о «наиболее соразмерном с немцем» средстве самовыражения, а кроме того, война якобы служит прекрасной моделью для совершенствования империалистической системы. В своей работе «Тотальная мобилизация» (1930) он писал, что советская пятилетка «впервые показывает миру возможность объединить все усилия великой державы, направив их в единое русло». Немцы же должны ответить на это организацией общества на военный лад, руководствуясь примером войны и в целях ведения войны.
Вместе с тем этот технократический национализм не был чужд иррациональности, на которой базировалась вся фашистская идеология. Выступая против Анри Барбюса и антивоенной литературы, Юнгер заявлял: «В недрах своего кратера война имеет смысл, недоступный самым искусным расчетам». Смысл этот заключается «в обретении глубинной Германии», в освобождении «немецкого демона». Эти «натурально-революционные» настроения оказались заразительными для ряда молодых талантливых писателей (Эрнст фон Зало-мон, 1902-1972; роман «Затравленные», 1931; роман «Кадеты», 1933; Арнольт Броннен, 1895-1959; «O. S.», 1931), которые - так же, как и Юнгер, - порвали с национал-социализмом после прихода фашистов к власти.
Но в первый период фашистской культурной политике удалось без особого труда подчинить своим интересам указанные группировки. В 1927 году главный
идеолог национал-социалистской партии А. Розенберг организовал «Национал-социалистское общество немецкой литературы» (позднее оно стало называться «Союзом борьбы за немецкую культуру»). Его программной целью объявлялась «консолидация всех сил против властвующей ныне стихии разложения». Для борьбы с этим «разложением» выдумывался бесконечный ряд слов-лозунгов, бессмысленных и злобных. Велись яростные атаки на «выродившееся искусство», на «искусство, чуждое народу», на «еврейско-негритянское искусство», на «асфальтовую литературу» и на «культурбольшевизм» в первую очередь.
Наступление нацистской пропаганды, проводившееся всеми средствами публицистического, да и физического террора, было направлено против социалистического и демократического искусства в целом. Но оно было направлено и против «буржуазных» писателей, если это понятие вообще приложимо к писателям, которые отнюдь не выступали в защиту буржуазии и буржуазного господства.
