Лермонтов показывает историческую закономерность крестьянского протеста против векового гнета. Автор романа сочувственно рисует народное стремление к освобождению. Рассказу о крестьянском восстании в романе знаменательно предшествует народная песня о «вольности-волюшке». Обращаясь к причинам, вызвавшим народное восстание, Лермонтов пишет: «Умы предчувствовали переворот и волновались: каждая старинная и новая жестокость господина была записана его рабами в книгу мщения, и только кровь (его) могла смыть эти постыдные летописи.

Люди, когда страдают, обыкновенно покорны; но если раз им удалось сбросить ношу свою, то ягненок превращается в тигра; притесненный делается притеснителем и платит сторицею - и тогда горе побежденным!..» Лермонтов показывает многочисленные факты помещичьего произвола, издевательства над человеком, жестокости. После неудачной охоты Палицын «с горя побил двух охотников», ни в чем не повинных. В церкви помещица «с надменным видом» оттолкнула крестьянку с грудным младенцем, вместе с ней подошедшую к иконе. Не случайно подобный же поступок «какой-то толстой барыни», ударившей ребенка, Лермонтов рисует как каплю, переполнившую чашу народного гнева: «...этого было довольно: толпа зашевелилась, зажужжала, двинулась, как будто она до сих пор ожидала только эту причину, этот незначащий предлог, чтобы наложить руки на свои жертвы, чтоб совершенно обнаружить свою ненависть!» В следующей за этим сцене Лермонтов с большой силой рисует грозную мощь народного мятежа. Гнев народа против вековых угнетателей исторически и морально оправдан.

Но народная стихия в своем разливе становится жестокой и беспощадной. От нее могут пострадать и те, кто не заслужил кровавой расправы («добрая Наталья Сергеевна», дочь помещика из села Красного). Лермонтов в противоречии с собственным признанием справедливости народного возмущения называет иногда «душегубцами» казаков, готовых на крайние меры в борьбе с помещиками. Всепожирающее пламя крестьянской войны, очевидно, страшило Лермонтова, как и декабристов.

Противоречивость лермонтовского отношения к народному восстанию своеобразно отразилась и в характеристике Вадима. Сын обиженного и разоренного Палицыным дворянина, Вадим принимает участие в народном восстании. Но внутренне он остается чужд народным интересам и одинок. В своей борьбе против Палицына Вадим руководствуется не общественными целями, а чувством личной мести. Это гордая, демоническая личность, которая возвышается над «толпой». Поставив в центре произведения романтическую фигуру горбуна, утверждающего свое оскорбленное достоинство и противопоставляющего себя обществу, Лермонтов тем самым обнаруживает незрелость своего общественного мировоззрения. Однако автор приводит Вадима к сознанию ничтожности его стремлений и действий, не связанных органически с народным делом. Вадим сожалеет о растрате своих богатых дарований, которые могли быть обращены «в пользу какого-нибудь народа, угнетенного чуждым завоевателем». Здесь можно видеть первые признаки критического отношения к герою-индивидуалисту, которое в дальнейшем творчестве Лермонтова будет нарастать.

Первый прозаический опыт писателя противоречив и в своем художественном методе, и в своем стиле. В романе встречаются удачные попытки зарисовать типические для того времени образы. Таков прежде всего Палицын - верно схваченный Лермонтовым тип жестокого, сластолюбивого, надменного и трусливого помещика. Правдиво очерчены образы крестьян. Верно в социально-бытовом отношении написаны некоторые сцены. В «Вадиме» нашли развитие встречающиеся в лермонтовских драмах попытки зарисовать крепостнический быт. Но реалистические тенденции противоречиво сочетаются в «Вадиме» с ярко выраженными чертами романтизма. С типично романтическими эффектными контрастами мрачного и светлого, ужасного и возвышенного нарисован ряд эпизодов. Романтичен и образ Вадима, бунтаря-индивидуалиста, родственного герою ранних поэм Лермонтова.

Психологический портрет Вадима так же построен на романтических контрастах: мощь духа и физическое уродство, переходы от любви к ненависти, крайняя жестокость и слезы раскаяния и т. д. Это придает образу Вадима мелодраматичность, которая усиливается ультраромантической манерой изображения душевных переживаний и их внешнего выражения: Вадим «скрежетал зубами», «дико захохотал», похож был на «вампира, глядящего на издыхающую жертву», и т. д.

В художественной противоречивости первого лермонтовского романа отразились идейные противоречия, характерные для периода дворянской революционности, когда был еще неясен вопрос о роли отдельной личности и народных масс в борьбе за свободу.

По своему стилю первый прозаический опыт Лермонтова сближается с романтической прозой 30-х годов, в частности с повестями А. А. Марлинского. Язык «Вадима» насыщен метафорами и сравнениями, уводящими воображение в сторону далеких от повседневности образов («На скамейке... сидела молодая девушка... Это был ангел, изгнанный из рая за то, что слишком сожалел о человечестве»); эмоционально-возвышенными эпитетами («...Ее небесные очи, полузакрытые длинными шелковыми ресницами, были неподвижны, как очи мертвой, полны... мрачной и таинственной поэзии... ни одна алмазная слеза не прокатилась под этими атласными веками»); разительными антитезами («Она была божество или демон, ее душа была или чиста и ясна, как веселый луч солнца, отраженный слезою умиления, или черна как эти очи...»); лирическими восклицаниями и вопросами («...Кто бы подумал сколько страданий за то, что одна собака обогнала другую... как ничтожны люди! как верить общему мнению!»).

Однако рядом с подобными строками, типичными для романтической прозы, в «Вадиме» значительное место занимают отрывки, написанные в реалистическом стиле. Особенно показательны в этом отношении диалоги в бытовых сценах, в частности речь крестьян, богатая пословицами и поговорками. Реалистическое описание двора солдатки вводит в язык романтического произведения просторечно-бытовую лексику в соответствии с изображаемыми деталями; сени, анбар, огород, капуста, конопли, редька, подсолнечники, гумно, овин Реалистически просто описана судьба крепостной девушки Анюты полюбившей Юрия. Реалистические тенденции в языке «Вадима сближали автора с новым направлением русской литературы, и прежде всего с прозой Пушкина.