Отличие этой работы от всех других, выпущенных за последнее десятилетие, не только в том, что она сочетает в себе глубоко продуманный психологический портрет Диккенса с богато документированной монографией о его жизни и творчестве. Особенность книги Э. Уилсона в том, что это, как верно определили англичане, высказывание «мастера современного романа о величайшем из английских романистов прошлого».
В антологии статей под заголовком «Диккенс 1970: Столетие», вышедшей под редакцией Майкла Слейтера в том же году, что и «Мир Чарльза Диккенса», есть ряд работ, написанных крупными современными прозаиками, но масштаб их иной, чем масштаб труда Уилсона. Эссе Чарльза Сноу, Реймонда Уильямса, Памелы Хэнсфорд Джонсон и других видных романистов написаны с большим мастерством и на высоком эмоциональном пафосе, но они не претендуют каждое в отдельности на тот универсальный охват, ту концептуальную глубину, которые характеризуют работу Уилсона.
В стране Энгуса Уилсона (род. в 1913 г.), поставленного отечественной критикой в первые ряды современных прозаиков, знают еще мало и только те, кто читает по-английски. Автор шести романов — «Цикута» (1952), «Англосаксонские позы» (1956), «Средний возраст миссис Элиот» (1958), «Старики в зоопарке» (1961), «Поздний зов» (1964) и «Как по волшебству» (1973), Энгус Уилсон в 1967 году опубликовал наиболее значительное из своих произведений «Ничего смешного» («No laughing matter»). Это эпический роман, рисующий не только распад одной английской буржуазной семьи. Четыре поколения семьи Мэтьюз становятся свидетелями того, как рушится великая империя, а некоторые из них принимают участие в событиях, превращающих Англию в страну «второго сорта». И каждый из главных действующих лиц, принадлежащих к деградирующему джентри, обнаруживает в себе грехи предков. Хотя Уилсон очень зло издевается над безвозвратно ушедшим миром прошлого, этот мир чем-то и близок автору. В жизни своих современников он не видит «ничего смешного», скорее, трагическое. Ни одному из действующих лиц эпопеи так и не удается преодолеть «ценности прошлого», как бы они над ними ни издевались и от них ни пытались отталкиваться. А в результате все глубоко одиноки, и в них царит та же пустота, которую они видят вокруг себя и ощущают впереди. Роман «Ничего смешного» помогает понять причину обращения Уилсона через Диккенса — своего признанного учителя — к миру викторианства, желание глубже понять моральные нормативы общества, ушедшего в небытие.
Уже в течение ряда лет Э. Уилсон совмещает взыскательный труд писателя с нелегким трудом преподавателя высшей школы. Занять должность профессора Нориджского университета (Норфолк) его побудили разные причины. С одной стороны, острый интерес к литературе и неумение писать роман за романом, как делают многие из его английских собратьев по перу. Говоря о своем отношении к творчеству, Э. Уилсон подчеркивает, что каждая книга для него — не просто событие, а событие, уносящее много сил и душевной энергии. «Я не могу писать часто и торопливо», — говорит он в беседах с друзьями. С другой стороны, решение работать в одном из новых университетов Англии могло быть продиктовано и экономическими причинами. Неуверенность в завтрашнем дне, желание сохранить независимость и писать не спеша и не подчиняя свое перо коммерческим законам книжного рынка, конечно сыграли немалую роль в решении связать себя службой.
Рождению замысла книги о Диккенсе способствовали, видимо, тоже разные причины. Уилсон давно думает о Диккенсе и пишет о нем. Говоря о своем отношении к Неподражаемому, он в ряде статей указывал на то, что ежегодно перечитывает весь «диккенсовский канон». Так ли это и в какой мере это гипербола — не столь существенно. Важнее другое: «Писатель для всех времен», как Уилсон назвал Диккенса, перефразируя заголовок пьесы Р. Болта «Человек для всех времен» (A Man for all Seasons»), был и остается для автора «Англосаксонских поз» и «Ничего смешного» крупнейшим и наиболее значительным классиком отечественной литературы.
«Мир Чарльза Диккенса» — работа, где каждая строка говорит об огромной осведомленности ее автора, о тщательном изучении всех новейших материалов, понадобившихся Уилсону для наиболее объективного освоения сложного и противоречивого пути и сложной и противоречивой личности Ч. Диккенса. Очевидно и прекрасное знакомство с его творческим наследием. Уилсон действительно знает каждую строчку в романах своего учителя, а в данном случае той «натуры», с которой он пишет портрет.
Есть работы более профессиональные в анализе стиля и метода Диккенса, композиции его романов и решения в них характеров. Есть даже более тщательные биографические исследования: достаточно вспомнить двухтомный труд Эдгара Джонсона «Ч. Диккенс. Его трагедия и торжество», становящийся классикой 1. Но Уилсон и не стремился к академической полноте. Его задачей было добиться полноты видения целого, порой ценой менее существенных, на его взгляд, деталей. Его целью было по-писательски воспроизвести облик Диккенса, притом не в статике, а в динамике, и этой цели им подчинялось все остальное. Отсюда неравнозначность отдельных частей — большие акценты на одних и меньшие на других книгах, большая яркость освещения одних страниц жизни писателя и меньшая других.
Можно соглашаться и не соглашаться с оценками, которые Уилсон дает тем или другим романам Диккенса, но трудно спорить с его трактовкой в целом: правильно оценить книгу можно, лишь верно поняв то, чего в данном случае добивался ее автор.
«Мир Чарльза Диккенса» не учебное пособие. Читая эту книгу, невозможно забыть, что пишет романист и что, как бы точны и проверены ни были факты, Диккенс выступает в ней «главным героем», а не объектом научного исследования.
Может быть, именно в силу специфики писательского подхода автора напрашивается раздельный разговор о биографической части его работы и интерпретации им романов Диккенса. Если, воссоздавая жизненный путь Диккенса, Уилсон часто опирается и на документы, и на интуицию художника, то в разборе романов эта интуиция нередко ведет к субъективизму и спорности оценок и суждений.
Всегда интересные и свежие, наблюдения Уилсона в большинстве случаев фрагментарны: разбирая романы, он не стремится ни к полноте, ни к последовательности и отмечает лишь то, что вписывается в его задачу, то есть необходимо для портрета «героя» на том или другом этапе его жизненного пути или, если угодно, «житейского воспитания». Отсюда же, может быть, и преувеличенный интерес к прототипам, хотя этот интерес и присущ до сих пор большинству английских исследователей.
