Ко времени обращения Лермонтова к кавказской тематике (после первых опытов 1828 г.) в русской литературе по следам пушкинского «Кавказского пленника» появилось несколько поэм о Кавказе, Но все они, за единичными исключениями, должны быть отнесены к произведениям реакционного романтизма, которые только внешне связаны с пушкинскими образцами. Эти поэмы не только чужды того сочувственного внимания к народам Кавказа, которое характеризует поэму Пушкина, но и прямо прославляют угнетательскую политику царизма на Кавказе. К кавказским народам авторы этих поэм относятся с великодержавным высокомерием. Например, А. В. Шидловский в поэме «Гребенской казак» писал: «Порывов пламенных, свободных сынам Кавказа не дано». Используя для сравнения образы кавказской природы, автор так характеризовал горцев: «Душа хладней утесов снежных, в них сердце камнем создано». Лермонтов же в изображении Кавказа развивает пушкинскую традицию. Автор «Измаил-Бея» полемизирует с поэтами реакционного романтизма, как бы прямо возражая Шидловскому:
- Пусть будет это сердце камень
- Их пробужденный адский пламень
- И камень углем раскалит!
Однако следы романтической идеализации Кавказа, абсграктно-романтического подхода к событиям на Кавказе явственно выступают в поэмах Лермонтова. Отражая в «Измаил-Бее» и других поэмах первый период Кавказской войны 1817-1864 гг., Лермонтов по условиям времени не мог осознать ее подлинного исторического значения. Воспринимая кавказские горы как «свободы вечные твердыни» («Каллы»), рисуя Кавказ единственным в «стране рабов, стране господ» местом, где люди оставались верными идеалу свободы и боролись на него, Лермонтов идеализировал свободу и независимость горских народов. В. Г. Белинский писал: «...с легкой руки Пушкина, Кавказ сделался для русских заветною страною не только широкой, раздольной воли, но и неисчерпаемой поэзии, страною кипучей жизни и смелых мечтаний! Муза Пушкина как бы освятила давно уже на деле существовавшее родство России с этим краем, купленным драгоценною кровию сынов ее и подвигами ее героев. И Кавказ - эта колыбель поэзии Пушкина - сделался потом и колыбелью поэзии Лермонтова...» (VII, 373). В «кавказских» поэмах Лермонтов стремился противопоставить своим безвольным и бессильным современникам смелых и свободолюбивых людей, готовых пойти на все для достижения поставленной цели, готовых до конца отстаивать свою свободу. Этот идейный замысел и придавал некоторую романтическую отвлеченность лермонтовской трактовке событий на Кавказе.
В более поздней поэме «Мцыри» Лермонтов уже иначе подходит к вопросу о взаимоотношениях России и Кавказа. Упоминая во вступлении к поэме о надписи на камне, гласящей о том, как «такой-то царь, в такой-то год, вручал России свой народ», Лермонтов пишет:
- И божья благодать сошла
- На Грузию! она цвела
- С тех пор в тени своих садов,
- Не опасался врагов,
- За гранью дружеских штыков.
Очевидно, длительное пребывание Лермонтова на Кавказе в последние годы жизни позволило ему более верно и трезво взглянуть на кавказские события. От романтической дымки свободно также и глубоко правдивое, прозаически простое изображение военных действий на Кавказе в послании «Я к вам пишу случайно; право...» (обычно называемом «Валерик»).
С кавказской тематикой связана и небольшая поэма последнего периода «Беглец» (1838), в которой Лермонтов рисует судьбу человека, изменившего своему народу. Его отвергают друг, любимая девушка, мать. Покрывая позором память изменника, народ лишает его права даже на обычный обряд погребения.
