Для Белинского «Каменный гость» — «перл создания Пушкина». Критик утверждал, что произведение это «в художественном отношении есть лучшее его создание». И дело тут прежде всего «в дивной гармонии между идеей и формою». Критик понимает и одобряет идею «Каменного гостя» и пушкинский идеал человека.
Этот идеал был унаследован передовыми русскими писателями. Герцен, например, вслед за Пушкиным будет вести яростный спор с индивидуалистическим пониманием человека западноевропейской литературой и литературой романтизма в первую очередь. Он ополчится, в частности, и против «монополии любви», доказывая, что преступно перед природой человеческой сводить жизнь личности к жизни в душном мире любовной страсти: «человек не для того только существует, чтоб любиться». У него есть иные, высокие обязательства перед обществом, родиной, людьми.
Герцен писал: «Не отвергнутая влечений сердца, не отречься от своей индивидуальности и всего частного, не предать семейство всеобщему, но раскрыть свою душу всему человеческому, страдать и наслаждаться страданиями и наслаждениями современности, работать столько же для рода, сколько для себя, словом, развить эгоистическое сердце во всех скорбящее,..» И далее общий вывод: «Поднимаясь в сферу всеобщего, страстность не утрачивается, но преображается, теряя свою дикую, судорожную сторону; предмет ее выше, святее; по мере расширения интересов уменьшается сосредоточенность около своей личности, а с нею и ядовитая жгучесть страстей»
Нетрудно заметить общность философской концепции человека у Пушкина, Белинского, Герцена, общность, порожденную русским национальным опытом. Но Пушкин первом начал спор с романтизмом (и, в частности, с романтизмом Байрона и Гете), противопоставив их идеалу свой Идеал человека. Моментом этого большого русского спора были «Драматические сцены», в том числе «Каменный гость».
Спор и отстаивание иного, анти индивидуалистического идеала, постановка проблемы нравственной ответственности личности и раскрывали всемирность Пушкина. И эта всемирность не только и не столько в протеизме Пушкина, в изумительной его способности перевоплощаться и «понимать дух разных народов и времен», и не «в испытании гибкости русского языка» и его возможности выражать идеи и стили различных писателей, но прежде всего в исторически обусловленной потребности решать общечеловеческие вопросы и проблемы с Позиций национального опыта, в провозглашении на форуме западноевропейской мысли русского слова, русской Мысли. Эта русская мысль, реализуясь в эстетической системе, в художественной структуре, и выражала национальное своеобразие русской литературы.
