Бенефис Шарикова, обещанный доктором Борменталем, не состоялся, однако, на следующее утро по той причине, что Полиграф Полиграфович исчез из дома. Борменталь пришел в яростное отчаяние, обругал себя ослом за то, что не спрятал ключ от парадной двери, кричал, что это непростительно, и кончил пожеланием, чтобы Шариков попал под автобус. Филипп Филиппович сидел в кабинете, запустив пальцы в волосы, и говорил: - Воображаю, что будет твориться на улице... Вообража-а-ю. "От Cевильи до Uренады", Боже мой. - Он в домкоме еще может быть, - бесновался Борменталь и куда-то бегал. В домкоме он поругался с председателем Швондером до того, что тот сел писать заявление в народный суд Хамовнического района, крича при этом, что он не сторож питомца профессора Преображенского, тем более, что этот питомец Полиграф не далее, как вчера, оказался прохвостом, взяв в домкоме якобы на покупку учебников в кооперативе семь рублей.
Федор, заработавший на этом деле три рубля, обыскал весь дом сверху до низу. Нигде никаких следов Шарикова не было. Выяснилось только одно, что Полиграф отбыл на рассвете в кепке, шарфе и пальто, захватив с собой бутылку рябиновой в буфете, перчатки доктора Борменталя и все свои документы. Дарья Петровна и Зина, не скрывая, выразили свою бурную радость и надежду, что Шариков больше не вернется. У Дарьи Петровны Шариков занял накануне три рубля пятьдесят копеек.
- Так вам и надо! - рычал Филипп Филиппович, потрясая кулаками. Целый день звенел телефон, звенел телефон на другой день.
Врачи принимали необыкновенное количество пациентов, а на третий день вплотную встал в кабинете вопрос о том, что нужно дать знать в милицию, каковая должна разыскать Шарикова в московском омуте. И только что было произнесено слово "милиция", как благоговейную тишину Обухова переулка прорезал лай грузовика, и окна в доме дрогнули.
Затем прозвучал уверенный звонок, и Полиграф Полиграфович оказался в передней. И профессор, и доктор вышли его встречать. Полиграф вошел с необычайным достоинством, в полном молчании снял кепку, пальто повесил на рога и оказался в новом виде.
На нем была кожаная куртка с чужого плеча, кожаные же потертые штаны и английские высокие сапожки на шнуровке до колен. Неимоверный запах котов сейчас расплылся по всей передней. Преображенский и Борменталь точно по команде скрестили руки на груди, стали у притолоки и ожидали первых сообщений от Полиграфа Полиграфовича. Тот пригладил жесткие волосы, кашлянул и осмотрелся так, что видно было: смущение Полиграф желает скрыть при помощи развязности.
- Я, Филипп Филиппович, - начал он наконец говорить, - на должность поступил. Оба врача издали неопределенный сухой звук горлом и шевельнулись.
Преображенский опомнился первый, руку протянул и молвил: - Бумагу дайте. Было напечатано: "Предъявитель сего товарищ Полиграф Полиграфович Шариков действительно состоит заведующим подотделом очистки города Москвы от бродячих животных (котов и прочее) в отделе МКХ". - Так, - тяжело молвил Филипп Филиппович, - кто же вас устроил? Ах, впрочем, я и сам догадываюсь... - Ну, да, Швондер, - ответил Шариков. - Позвольте-с вас спросить, почему от вас так отвратительно пахнет?
Шариков понюхал куртку озабоченно. - Ну, что ж, пахнет... известно: по специальности. Вчера котов душили, душили... Филипп Филиппович вздрогнул и посмотрел на Борменталя. Глаза у того напоминали два черных дула, направленных на Шарикова в упор. Без всяких предисловий он двинулся к Шарикову и легко и уверенно взял его за глотку.
- Караул!- пискнул Шариков, бледнея. - Доктор!
- Ничего не позволю себе дурного, Филипп Филиппович, не беспокойтесь, - железным голосом отозвался Борменталь и завопил: - Зина и Дарья Петровна! Те появились в передней. - Ну, повторяйте, - сказал Борменталь и чуть-чуть притиснул горло Шарикова к шубе, - извините меня... - Ну, хорошо, повторяю, - сиплым голосом ответил совершенно пораженный Шариков, вдруг набрал воздуху, дернулся и попытался крикнуть "караул", но крик не вышел, и голова его совсем погрузилась в шубу. - Доктор, умоляю вас. Шариков закивал головой, давая знать, что он покоряется и будет повторять. - ...Извините меня, многоуважаемая Дарья Петровна и Зинаида?..
- Прокофьевна, - шепнула испуганно Зина. - Уф, Прокофьевна... - говорил, перехватывая воздух, охрипший Шариков, - ...Что я позволил себе... - ...Позволил... - ...Себе гнусную выходку ночью в состоянии опьянения.
- Опьянения... - Никогда больше не буду... - Не бу... - Пустите, пустите его, Иван Арнольдович, - взмолились одновременно обе женщины, - вы его задушите!
Борменталь выпустил Шарикова на свободу и сказал: - Грузовик вас ждет? - Нет, - почтительно ответил Полиграф, - он только меня привез. - Зина, отпустите машину. Теперь имейте в виду следующее: вы опять вернулись в квартиру Филиппа Филипповича?.. - Куда же мне еще?
- робко ответил Шариков, блуждая глазами. - Отлично-с. Быть тише воды, ниже травы. В противном случае за каждую безобразную выходку будете иметь со мною дело.
Понятно? - Понятно, - ответил Шариков. Филипп Филиппович во все время насилия над Шариковым хранил молчание. Как-то жалко он съежился у притолоки и грыз ноготь, потупив глаза в паркет. Потом вдруг поднял их на Шарикова и спросил, глухо и автоматически: - Что же вы делаете с этими... с убитыми котами? - На польты пойдут, - ответил Шариков, - из них белок будут делать на рабочий кредит.
Засим в квартире настала тишина и продолжалась двое суток. Полиграф Полиграфович утром уезжал на грузовике, появлялся вечером, тихо обедал в компании Филиппа Филипповича и Борменталя. Несмотря на то, что Борменталь и Шариков спали в одной комнате - приемной, они не разговаривали друг с другом, так что Борменталь соскучился первый. Дня через два в квартире появилась худенькая с подрисованными глазами барышня в кремовых чулочках и очень смутилась при виде великолепия квартиры.
В потертом пальтишке она шла следом за Шариковым и в передней столкнулась с профессором. Тот, оторопелый, остановился, прищурился и спросил: - Позвольте узнать?..
- Я с ней расписываюсь, это наша машинистка, жить со мной будет. Борменталя надо будет выселить из приемной, у него своя квартира есть, - крайне неприязненно и хмуро пояснил Шариков.
Филипп Филиппович поморгал глазами, подумал, глядя на побагровевшую барышню, и очень вежливо пригласил ее. - Я вас попрошу на минуточку ко мне в кабинет. - И я с ней пойду, - быстро и подозрительно молвил Шариков. И тут моментально вынырнул как из-под земли решительный Борменталь. - Извините, - сказал он, - профессор побеседует с дамой, а мы уж с вами побудем здесь. - Я не хочу, - злобно отозвался Шариков, пытаясь устремиться вслед за сгорающей от стыда барышней и Филиппом Филипповичем.
- Нет, простите, - Борменталь взял Шарикова за кисть руки, и они пошли в смотровую. Минут пять из кабинета ничего не слышалось, а потом вдруг глухо донеслись рыдания барышни. Филипп Филиппович стоял у стола, а барышня плакала в грязный кружевной платочек. - Он сказал, негодяй, что ранен в боях, - рыдала барышня. - Лжет, - непреклонно отвечал Филипп Филиппович. Он покачал головой и продолжал. - Мне вас искренне жаль, но нельзя же так с первым встречным только из-за служебного положения...
Детка, ведь это безобразие. Вот что... Он открыл ящик письменного стола и вынул три бумажки по три червонца. - Я отравлюсь, - плакала барышня, - в столовке солонина каждый день... он угрожает... Говорит, что он красный командир... со мною, говорит, будешь жить в роскошной квартире...
каждый день ананасы... психика у меня добрая, говорит, я только котов ненавижу...
Он у меня кольцо на память взял... - Ну, ну, ну, психика добрая... "От Севильи до Гренады", - бормотал Филипп Филиппович, - нужно перетерпеть - вы еще так молоды... - Неужели в этой самой подворотне?
- Ну, берите деньги, пока дают взаймы, - рявкнул Филипп Филиппович. Затем торжественно распахнулись двери, и Борменталь по приглашению Филиппа Филипповича ввел Шарикова. Тот бегал глазами, и шерсть на голове у него возвышалась, как щетка. - Подлец! - выговорила барышня, сверкая заплаканными размазанными глазами и полосатым напудренным носом.
- Отчего у вас шрам на лбу, Пптрудитесь объяснить этой даме, - вкрадчиво спросил Филипп Филиппович. Шариков сыграл ва-банк: - Я на колчаковских фронтах ранен, - пролаял он. Барышня встала и с громким плачем вышла. - Перестаньте! - крикнул вслед Филипп Филиппович, - погодите!
Колечко позвольте, - сказал он, обращаясь к Шарикову. Тот покорно снял с пальца дутое колечко с изумрудом. - Ну, ладно, - вдруг злобно сказал он, - попомнишь ты у меня. Завтра я тебе устрою сокращение штатов! - Не бойтесь его, - крикнул вслед Борменталь, - я ему не позволю ничего сделать. - Он повернулся и поглядел на Шарикова так, что тот попятился и стукнулся затылком о шкаф.
Страницы:
1 2
